Полузабытая песня любви
Шрифт:
– Хорошо. Это хорошо. Если ты все-таки увидишь их вместе, обязательно скажи мне, – велела Селеста.
У Димити пересохло во рту, настолько странным казалось ей происходящее, и она уже собиралась отказаться, но то, как глянула на нее Селеста, заставило прикусить язык. За гневом марокканки читалось нечто, похожее на ужас. Что-то затравленное, исступленное. Димити поспешно кивнула.
– Добрая девочка. Молодец, Мици. – Селеста отвернулась, распрямилась и уже собралась уйти, но, помедлив, добавила: – Ничего не говори об этом девочкам. Я тебя умоляю. Димити опять подняла кверху волосы и соорудила из них высокую прическу. Она надеялась встретить Чарльза в «Литтлкомбе», но его
– Папы нет. А ты что, условилась сегодня ему позировать? – осторожно спросила Делфина.
– О нет, – поспешно ответила Димити. – Я просто надеялась… Понимаешь, мать спрашивает… Ну, насчет денег. – Эту ложь она произнесли тихим голосом и застыдилась, увидев, как удивление на лице старшей дочери Обри сменилось сочувственным выражением.
– Да, конечно. Как глупо, что я могла об этом забыть, – пробормотала Делфина. – А что, если ты возьмешь вместо денег одну или две банки варенья, когда мы его доварим? Надеюсь, это поможет делу?
– Да, спасибо.
Они улыбнулись друг дружке и продолжили обрывать чашелистики с ярко-красных ягод. Делфина спросила об Уилфе, и Димити лукаво завела о нем длинный разговор, хотя с тех пор, как вернулось семейство Обри, она даже не думала о своем товарище, не говоря уже о том, чтобы с ним встречаться. Вскоре кухня наполнилась богатым ароматом клубники, и когда Селеста спустилась из спальни, то глубоко вдохнула его и улыбнулась. Она выглядела усталой, и в уголках рта появились суровые морщинки. Димити не могла вспомнить, чтобы видела их прежде.
– Какой прекрасный запах, девочки! – воскликнула Селеста. – Напоминает о том, что сейчас лето, несмотря на хмурую погоду. – Погода со времени их приезда действительно стояла по большей части ненастная, но Димити даже не обратила на это никакого внимания. – Ну, светит солнце или нет, мне все равно нужно подышать свежим воздухом. Если понадоблюсь, то я в саду.
Два часа спустя, когда варенье было разлито по банкам, а Элоди с руками по локоть в мыльной пене отдраивала кастрюли, стоя у раковины, Димити осторожно прошла к задней двери с налитой до краев чашкой чая, предназначавшегося для Селесты. Через щель, образовавшуюся там, где дверь неплотно прилегала к косяку, она увидела что-то синее и остановилась, узнав цвет широкой льняной рубашки, густо покрытой пятнами и отпечатками пальцев, – ее Чарльз надевал, когда писал маслом. Голос его звучал мягко и размеренно, словно он боялся заговорить более страстно и тем навредить Селесте, разбередив ее рану.
– Но прямо сейчас это невозможно, Селеста, и ты знаешь, что… я только начал новую картину. Мне совершенно необходима Мици, и нам нужны эти деньги…
– Ты сможешь работать там не хуже, чем здесь. Вспомни, как много вещей ты создал, когда приехал туда в первый раз!
– Ну, тогда со мной была ты, чтобы меня вдохновлять, – сказал Чарльз. Димити увидела, как блеснула его улыбка.
– А разве теперь я не с тобой или я больше тебя не вдохновляю?
– Я не это имел в виду.
– Мы можем оставить детей с твоими родителями. Уверена, они согласились бы присмотреть за ними, если бы ты им объяснил…
– Ты знаешь, что они не согласятся. Тебе известно, как относится моя мать к нашей… ситуации.
– Но если бы ты ей сказал… если бы объяснил, что нам нужно уехать… Что мне нужно уехать. И нам нужно побыть вместе, Чарльз. Mon cher. Вместе, как мужу и жене,
как это было в самом начале. Вспомнить тот свет и ту любовь, которые соединяли нас до того, как все стало таким тусклым, как теперь…– Делфина и Элоди являются величайшим выражением этой любви, Селеста, так зачем оставлять их здесь? Им ведь там понравилось, и ты знаешь, что это так…
– А еще мы могли бы оставить их с Мици! Она разумная девушка. Сколько ей сейчас? Шестнадцать? Она сумеет за ними присмотреть, я знаю, что сумеет. Она могла бы на время перебраться к нам и пожить у нас в доме… – В голосе Селесты вспыхнула надежда.
– Об этом и речи быть не может. – Эти слова были сказаны ровным и непреклонным голосом. – Ее мать так или иначе непременно вмешается, да и Димити на самом деле еще ребенок.
«Нет, – подумала Димити, задерживая дыхание и привставая на цыпочки. – Я лебедь. Он не хочет уезжать вдвоем с Селестой. Он желает остаться в Блэкноуле, со мной». Радость опалила ее, как огнем.
– Пожалуйста, Чарльз. Я чувствую, как что-то словно умирает внутри меня. Я просто не могу больше здесь оставаться. И я ощущаю, как между нами тоже что-то умирает… Расстояние между мной и тобой все время растет. Мне необходимо поехать домой. Очутиться там, где мои корни. И побыть с тобой, как во время нашего медового месяца, как тогда, когда мы в первый раз встретились и нам казалось, будто мы являемся центром вселенной. Только мы с тобой, и больше никого… Никаких подозрений, никакого предательства. – Она протянула руку и сжала ладонь Чарльза так крепко, что ее пальцы побелели. Следующий миг показался долгим, тягучим.
– Если бы ты видела мать Димити… тебе не пришло бы в голову оставить с ней наших девочек…
– Но Димити может остаться с ними здесь, мы ей хорошо за это заплатим! По крайней мере, деньги всегда радуют ее мать, разве не так?
– Хорошо заплатить ей, потом заплатить за наше с тобой путешествие и за все это время ничего не заработать, потому что без Мици я не смогу продолжать рисовать и писать…
– Mon dieu! [81] – выкрикнула Селеста с внезапной вспышкой ярости. – Было время, когда тебе было чем заняться, кроме того чтобы рисовать Мици Хэтчер!
81
Боже мой! (фр.)
– Все в порядке, Селеста, успокойся…
– Не успокоюсь! Мы всегда едем туда, куда ты скажешь, наша жизнь всегда вращается вокруг тебя, вокруг твоей живописи. Я отказалась от всего, чтобы жить с тобой, Чарльз, и я прошу у тебя очень немногого. И это единственное, что мне от тебя нужно, чтобы сделать меня счастливой… Почему я должна с тобой бороться и выпрашивать, причем всегда? – Она покачала головой, словно недоумевая. – Значит, дело в этой женщине, да? Это из-за нее ты не хочешь отсюда уезжать!
– О чем ты говоришь? Какая женщина?
– Та, которая остановилась в пабе. Туристка, приехавшая со своим женихом, на которого почти не глядит… И которая, когда видит тебя, может прийти в чувство лишь после того, как себя ущипнет… Не делай вид, что ты этого не знаешь!
– Но… я с нею едва знаком! Мы с ней встречались всего два раза! У тебя разыгралось воображение, Селеста…
– Вовсе нет! И вот что я тебе скажу, Чарльз Обри. Либо мы едем в Марокко, прочь от этого дождливого и мрачного места, либо я отправлюсь туда одна с девочками, и больше ты нас не увидишь!