Полвека с небом

Вот и теперь «юнкерсы», невзирая ни на что, рвались к переправам. Поднимать с дальних аэродромов резервы было уже бесполезно: истребители вовремя подойти не успеют. Но то, что я успел заблаговременно ввести в бой три восьмерки резерва, позволило мне сохранить часть сил на передовых аэродромах — их-то я и поднял теперь навстречу подходящим к переправам Ю-87. «Якам» удалось перехватить основную их часть на ближних подступах, но десятка полтора бомбардировщиков все же прорвались к переправам. Там их встретила барражировавшая над переправами восьмерка из полка Еремина. Из-за атак наших истребителей немцы прицельно отбомбиться уже не могли, бомбы ложились хоть и на нашей территории, но где попало — в основном в воду залива. В нее же падали и сбитые «юнкерсы»…

А с локатора тем временем поступили новые данные: на дальних подступах к переправам появилась еще одна группа вражеских самолетов. По меткам на экране удалось определить, что это истребители. Их подлетное время, по расчетам, позволяло нам поднять в воздух свои резервы — «яки» успевали встретить их, даже взлетая с дальних аэродромов. Так оно в действительности и получилось.

Присутствовавший в блиндаже командного пункта корпуса генерал-полковник Бирюзов, начальник штаба 4-го Украинского фронта, высоко оценил в тот раз эффективность управления боевыми действиями корпуса. В результате четкого и своевременного анализа непрерывно поступавших с радиолокационной станции данных удалось наращивать силы и вводить в бой резервы в нужных местах и в наиболее выгодное время. Потери противника в соотношении с нашими составили четыре к одному. Переправы врагу разрушить не удалось, а поверхность мелководного Сивашского залива оказалась столь густо утыкана хвостами немецких бомбардировщиков, что буквально рябило в глазах. Дело в том, что у Ю-87 передняя часть значительно тяжелее хвостовой, да вдобавок сбивали их в основном на пикировании — вот и остались торчать из сивашской воды хвостами вверх.

8 апреля войска 51-й армии начали наступление с плацдарма южнее Сиваша. Одновременно с этим части 2-й гвардейской армии при поддержке авиации морского флота приступили к прорыву обороны противника на Перекопском перешейке. В ночь на 11 апреля перешли в наступление и войска Отдельной Приморской армии на Керченском полуострове. В тот же день силами 4-го Украинского фронта были освобождены города Армянск и Джанкой; противник, опасаясь окружения, оставил сильно укрепленные Ишуньские позиции и начал отход в глубь Крымского полуострова.

Отступавшие в направлении Симферополя и Севастополя части 17-й немецкой армии преследовала подвижная группа в составе 19-го танкового корпуса. 3 иак совместно с 1-й гвардейской штурмовой дивизией обеспечивал танкам генерала Васильева поддержку с воздуха. Немцы откатывались столь стремительно, что в котлах брошенных ими полевых кухонь оставалась порой не успевшая остыть пища — драпали на юг на пустые желудки, не тратя время ни на завтраки, ни на обеды. Авиация их практически бездействовала. С 12 по 18 апреля в полосе 4-го Украинского фронта немцами было совершено всего 530 самолето-пролетов, что, конечно, не могло существенно повлиять на темпы наступления советских войск [8] . Наши истребители занимались в эти дни штурмовкой наземных целей противника, осуществляя налеты на колонны вражеской техники совместно с «илами» 1-й гвардейской штурмовой дивизии.

8

См.: Советские Военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. С. 267.

На аэродроме Веселое, куда мы прилетели после его освобождения танкистами, нас ожидали не только горячие котлы в летных столовых, но и три брошенных немцами при отступлении «мессершмитта» — не оказалось, видно, под рукой горючего.

— Совсем новехонькие, товарищ генерал! — доложил механик моего самолета младший лейтенант Гладков. — И не просто «мессеры», а модифицированные Ме-109Е. Какие будут приказания?

Володя Гладков, конечно, догадывался, что я не упущу возможности каким-либо образом использовать трофейные боевые машины, и потому ожидал на этот счет соответствующих распоряжений. Да и самому, видно, не терпелось познакомиться покороче с новой вражеской техникой.

— Разыщи для начала формуляры всех трех машин, ознакомься с особенностями каждой, а там поглядим, что с ними дальше делать.

Гладков, довольный, ушел. Его, как говорится, хлебом не корми, только бы без дела не сидеть. А уж трофейные Ме-109Е — отличная возможность пустить в ход свои профессиональные способности. Мастер на все руки и умелец, каких редко встретишь.

А меня тем временем ожидал еще один сюрприз.

— Ну чем не наглядная агитация, как надо воевать! — сказал полковник Ананьев, когда я вслед за ним вошел в помещение, приспособленное под общежитие немецких летчиков. — Думаю, как раз именно тот случай, когда пропаганда противника действует нам на руку. Да вот, товарищ генерал, сами полюбуйтесь!

Полюбоваться и в самом деле было на что. Стены общежития смахивали на картинную галерею. Только выставлены там были не полотна мастеров живописи, а портреты наших летчиков, тщательно скопированные со страниц фронтовых газет каким-то доморощенным немецким рисовальщиком.

— Покрышкин, Амет-хан Султан, оба брата Глинки, Маковский… — с чувством нескрываемого удовлетворения называл знакомые имена Ананьев, пока мы шли с ним вдоль самодеятельной «художественной галереи». — А вот и ваш портрет, товарищ генерал! С большим, надо сказать, уважением к оригиналу выполнен…

— Да, нагнали, видно, наши летчики на немцев страху, — согласился я. — Действительно, наглядная агитация!

Под каждым портретом советских асов был пририсован какой-нибудь хищный, кровожадный зверь. Покрышкин выступал в роли льва, в когтях у которого зажат остов обгорелого «мессершмитта». Маковский — с пририсованной вместо туловища оскалившей клыкастую пасть пантерой. Меня изобразили тигром, Речкалова — огнедышащей коброй…

Ананьев с Полухиным не упустили возможности и при первом же удобном случае с успехом использовали выигрышный «материал»: знать, с каким почтением враг относится к нашей боевой работе, летчикам и впрямь было не только интересно, но и полезно. В советской авиации издавна существовала традиция — равняться на лучших. Особенно если имена этих лучших называет не кто иной, как враг.

Сыграли вскоре добрую службу и трофейные «мессершмитты».

Когда наши войска, прижав немцев к морю, начали подготовку к штурму Севастопольского укрепленного района, куда противник стянул остатки своей 17-й армии, наш корпус наряду с прикрытием наземных частей получил задачу вести воздушную разведку. Нужда в ней была большая. Гитлеровское командование стремилось любой ценой удержать Севастополь. Сюда спешно перебрасывались морем и по воздуху подкрепления, стягивалась техника. Глубокоэшелонированная оборона, включавшая в себя три полосы укреплений, была буквально нашпигована дотами и дзотами, минными полями и рядами проволочных заграждений. Особенно сильно были укреплены господствовавшие над местностью высоты, такие, как Сапун-гора, Инкерман, Сахарная Головка, Мекензиевы горы.

Разведку приходилось вести визуально, с малой высоты. Немцы же стянули сюда большое количество зенитной артиллерии, и наши потери день ото дня росли.

Однажды вечером, когда после очередных вылетов на воздушную разведку не вернулись сразу два экипажа, я высказал давно зревшую у меня мысль воспользоваться трофейными истребителями.

— По «мессеру» вражеские зенитчики огонь вряд ли откроют. Скорее всего, решат, что свой.

— Но ведь, кроме вас, на «мессершмитте» никто из наших летчиков не летал, — возразил начальник политотдела Ананьев, догадавшись, к чему я веду разговор. — Нельзя же командиру корпуса, генералу, рисковать жизнью, выполняя функции рядового летчика.

— На фронте жизнью рискуют все, — настаивал я. — Война о званиях да должностях никого не спрашивает. А вот разведданные от нас требуют.

— Я тоже считаю, вам лететь нельзя, — поддержал Ананьева начальник штаба Баранов. — Случись что, никто нас не поймет. Да и шансы обмануть немцев чисто гипотетические. Мы у себя в блиндаже на один манер рассуждаем, а у противника могут совсем другие резоны найтись. А вдруг там не забыли, что три самолета на аэродроме Веселое нам в подарок оставили!