Поляна, 2014 № 01 (7), февраль
Шрифт:
«На самом деле человеку и до всего есть дело, и — ни до чего нет дела, — писал Розанов в одном из писем Э. Голлербаху. — В сущности он занят только собою, но так особенно, что занимаясь лишь собою, — и занят вместе целым миром».
Не правда ли верно? Не таковы ли все мы? Что это, если не классическая формула: тезис — антитезис — синтез? Но если использовать эту формулу для поиска силы, можно уйти очень далеко…
Через познавание мира, изучение литературы и религии, через едкую критику, яростное неприятие, — узнавал Розанов самого себя, изучал, рассматривал, «крутил-вертел», примерял лики, маски… Увидел ли он что-нибудь, понял ли в себе, разглядел, обратился ли к Христу, или к Озирису, копнул ли до дна души, или только приоткрыл завесу тайны и, ужаснувшись глубины, задернул и поспешил прочь, в слова?..
И
Я не хочу, чтобы Розанов, как обещал, вылез из гроба и дал мне пощечину.
«Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости».
Литература
1. Розанов В. В. Уединенное, М.: Современник, 1991.
2. Розанов В. В. Опавшие листья, М.: Современник, 1992.
3. Розанов В. В. Люди лунного света, изд. 2-е, СПб., 1913.
4. Розанов В. В. Апокалипсис нашего времени, М.: Современник, 1991.
5. Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского, 1894, 1906.
6. Голлербах Э. В. В. Розанов: Жизнь и творчество. — СПб.: Полярная звезда, 1922.
7. Гулыга А. В. О жизни и творчестве Василия Розанова, М.: Современник, 1991.
8. http://users.kaluga.ru/kosmorama/titul.html.
Перси Биши Шелли
Современные и известные переводы шедевров мировой классики
Озимандус
Озимандия
Олег Солдатов
Судьба артиста
В ясный зимний полдень новоиспеченный актер телесериалов Иван Залетаев вскарабкался заплетавшимися ногами в автобус, идущий от железнодорожной станции Ховрино в сторону Водного стадиона, навалился грудью на турникет и, оказавшись в салоне, вскрыл шипящую поллитру слабоалкогольного коктейля, распространяя вокруг ароматы пищевой химии и тяжелого похмелья.
Вчерашний день был полон благих начинаний — вчера Залетаев стал артистом. Слоняясь неподалеку от Речного вокзала, он случайно набрел на киностудию, от нечего делать попал на кастинг, и благодаря своей колоритной внешности был утвержден на роль бандита без слов с окладом в тысячу рублей за съемочный день, коих намечалось целых три.
Учиться Залетаев никогда не любил, поэтому сразу уверовал в свое природное дарование. Уже мерещились ему роскошные автомобили, золотые статуэтки и очаровательные поклонницы. Оставалось сняться в кино, прогреметь на весь мир и пожинать плоды неминуемой славы.
Съемку назначили на следующий день в Жаворонках, где Залетаеву каким-то чудом следовало появиться в то самое время, когда он с трудом очнулся на промятом диване в незнакомой ему квартире после состоявшегося накануне пиршества в честь посвящения его в артисты. Не сумев сладить со шнурками на ботинках, он кое-как выбрался на улицу, доковылял до ближайшего ларька, где после живительной поправки походившим на мыльный раствор пивом, к нему начала возвращаться память. Он вспомнил кастинг, новое поприще и мечты о грядущей славе…
Когда автобус тронулся, мобильник Залетаева завибрировал и выдал трель. Звонили из киностудии.
— Да!.. Уже выехал! — прокричал Залетаев, тщетно стараясь придать языку необходимую гибкость. — Что? Сколько ехать?.. Часа два, не меньше… Что? Поздно?.. В таком случае прошу заменить актера! Некем? Ясное дело: Залетаев незаменим… Залетаева все знают… Должен? Ане много ли вы хотите за такие деньги, дорогуша?!.. Ах вам не нравится мой тон… Скажите, пожалуйста, какие мы нежные… Быстрее? Нет, быстрее ни-и-икак не могу… Как я еду? Как все… А впрочем уже никак, стою в пробке… Да я понимаю, что подвел, да — моя репутация, да, да… но и вы меня поймите — не могу же я лететь по воздуху!..
Разговор прервался, Залетаев отхлебнул из банки и набрал собутыльникам.
— Дрыхните, сволочи! А я из-за вас проспал!.. Конечно-конечно, будили, как же… Рассказывайте… А меня вот теперь из-за вас проклинают… Да, и Нинке скажите, пусть не думает, что раз мы с ней вчера, то…
Снова звонили из киностудии.
— Алле!.. Да я… Кто? Григорий Иваныч? Очень приятно… А вот мне приятно… А мне все равно оч-чень приятно… Слушаю вас внимательно… Гм. Но как?! Как я доеду быстрее?! Как еще можно ехать? Тут одна дорога… на всех!.. Ну, извините… Ну я же просил заменить актера… Да я все понимаю, да я виноват, да так не поступают… да со мной разговор окончен… да я… Алле!.. Алле!!.. Фу ты черт…
Залетаев тупо, с недоверием поглядел на телефон, снова приложил его к уху, подул в микрофон, пробормотал: «Безобразие…», раза три хлебнул из банки и вдруг завопил.
— А-а-а! — страшно завыл он, пугая дремлющих пассажиров. — A-а! Какой удар! Меня отстранили от съемки!.. A-а! За что! Ведь я не виноват, это все они!.. Они погубили меня! — и он с размаху треснулся головой о стеклянную дверь. Звук получился глухой, дверь устояла.
Какой-то школьник дернул за рукав пассажира в очках и прошептал:
— Дядя, мне страшно.
— Не бойся, дитя! — с пафосом воскликнул Залетаев. — Русский актер ребенка не обидит! Но они… они могут!..
Стоящие возле Залетаева пассажиры расступились, давая простор его отчаянию.
— Они отстранили меня от съемки… Меня! — завопил он так, что было слышно решительно всем. — Двадцать лет безупречной карьеры (приврал он) — все насмарку! Столько ролей! Такой творческий путь!.. Но теперь я погиб! Завистники! Негодяи! — погрозил он кому-то за окном, рисуясь и примеряя роль отверженного. — Что мне делать? Застрелиться… Жизнь моя кончена…