Полярис

Во всем его облике чувствовалась не соответствующая возрасту зрелость. Он слегка наклонился вперед, давая понять, что заинтригован, но одновременно намекая, что времени у него мало и на долгую беседу рассчитывать не стоит: скажите то, что хотели, Бенедикт, и не отнимайте у меня время. Как мне показалось, он знал, что нам нужно. От этого становилось слегка не по себе.

– Меня поразило то, как вы распорядились артефактами с «Поляриса», – сказал Алекс.

– Спасибо, но это самое меньшее, что я мог сделать.

– Это вовсе не комплимент. Вам не приходило в голову, что даже в том состоянии, в котором они оказались после взрыва, предметы могли представлять ценность для историков или для следователей?

Эверсон дал понять, что не разделяет эту точку зрения:

– Не могу представить себе, на какое открытие мог бы рассчитывать историк. А для коллекционеров обломки никакого интереса не представляли – в таком они были состоянии. Вы не видели, что осталось от артефактов после взрыва?

– Нет, не видел.

– А если бы видели, господин Бенедикт, то вообще не стали бы задавать вопросов. Кстати, насколько я понимаю, вы были там в тот вечер.

– Да. Приятного мало.

– Не сомневаюсь. Надеюсь, вы не пострадали.

– Нет, нисколько. Спасибо.

– Ну и прекрасно. Настоящие безумцы. – Эверсон покачал головой. – Но ведь их в конце концов поймали? Или нет? – Он принял озадаченный вид. – Не понимаю, что творится с миром. – Он встал: «очень жаль, но пора возвращаться к работе». – Что-нибудь еще?

Алекс никуда не спешил.

– У вас явно есть опыт обращения с антиквариатом.

– Ну… пожалуй. В некотором смысле.

– Любой, кто занимается этим, быстро осознает ценность всего, что связывает нас с прошлым.

– Да.

– В таком случае не могли бы вы объяснить…

– Почему я превратил все в прах, прежде чем отправить на орбиту? Собственно, вы опять спрашиваете о том же самом, гос подин Бенедикт, и я отвечу вам точно так же: из уважения. Прошу прощения, но, думаю, этого достаточно. Других причин у меня не было.

– Понятно.

– А теперь можно задать вопрос вам?

– Всенепременно.

– Что вы на самом деле хотите узнать?

Взгляд Алекса стал жестче.

– Думаю, взрыв в разведке должен был уничтожить выставку, а не маджу.

– Этого просто не может быть…

– Несколько дней назад кто-то пытался убить меня и мою коллегу.

Эверсон кивнул:

– Сочувствую. Но зачем? Кому это нужно?

Кем бы ни был Эверсон, хорошего актера из него бы не вышло. Он что-то скрывал – как минимум тот факт, что о покушении на нашу жизнь ему уже было известно.

– Видимо, на выставке оказалось нечто такое, что представляет для кого-то опасность.

– Настолько, что он готов ради этого убивать?

– Вероятно.

На лице Эверсона отразился сперва шок, затем возмущение.

– И вы полагаете…

– Полагаю, вы знаете, кто это.

Он рассмеялся:

– Господин Бенедикт, мне очень жаль, что вы так считаете. Но я понятия не имею, о чем вы говорите. Никакого понятия. – Он откашлялся. – Я бы с радостью вам помог, но, увы, я ничего не в состоянии сделать. Если же вы действительно уверены, что я способен на такое, предлагаю обратиться к властям. А теперь прошу извинить: мне нужно работать.

– К чему все это было? – спросила я.

– Парень тут явно замешан, Чейз. Я хотел дать ему понять, что мы в курсе этого. Пусть знает: если с нами что-то случится, кое у кого появится куда больше вопросов.

– Хорошо, если так. Но все может быть и по-другому.

– В смысле?

– Нас сбросили в море, чтобы мы не смогли проследить за Кирнаном до его дома. Но если ты прав, что получается? Возможно, ты убедил Эверсона, что мы слишком близко подобрались к их тайне. Тогда у них нет выбора: надо избавиться от нас, и немедленно.

Похоже, Алекс не задумывался о такой возможности.

– Вряд ли он настолько глуп, Чейз.

– Надеюсь, что нет. Но давай в следующий раз все обсудим, прежде чем рисковать жизнью.

– Ладно. – Он в замешательстве посмотрел на меня. – Ты права.

– Ты ведь нисколько не сомневаешься, что Эверсон в этом замешан?

– Нисколько. – Он пошел за кофе. – Я связывался с Сун, с Гарольдом, с Владом. Никто к ним не приходил. Никто не интересовался их артефактами.

– Табличка, Библия и браслет.

Он победоносно улыбнулся:

– Я прав?

– В них ничего не спрячешь.

– Именно.

– Разве что в Библию…

– В Библию можно вложить клочок бумаги, не более того.

– Значит, это не записка. Не сообщение.

– В любом случае не записка.

– Что бы это ни было, оно, скорее всего, взлетело на воздух, – сказала я. – Взрыв уничтожил девяносто девять процентов артефактов.

Мы вышли на теплую закрытую террасу. Сквозь стекло слышался шум ветра.

– Необязательно, – сказал Алекс.

– То есть?

– Они наверняка исследовали обломки, прежде чем сжечь их. И не нашли того, что искали.

– Тогда зачем все сжигать?

– Считай это излишней предосторожностью. Но, думаю, можно предполагать, что предмет их поисков – что бы это ни было – до сих пор существует.

Китель Мэдди и корабельный бокал остались в офисе. Поднявшись наверх, я подошла к ним. Эмблема «Поляриса» – звезда и острие стрелы – выглядела почти пророческой, словно предсказывала разрушение Дельты Карпис при помощи сверхплотного снаряда, который врезался в самое ее сердце и разнес ее на куски.

На следующий день снова позвонил Фенн. Вид у него был усталый. Я вспомнила его слова, сказанные в беседе со мной: полицейским, как и врачам, не следует заниматься делами, в которых они заинтересованы лично.

– Мне нужно поговорить с Алексом, – сказал он.

Алекса я не видела все утро, но знала, что он где-то в доме.

Похоже, история с «Полярисом» начинала его тяготить. Наверняка он полночи пытался придумать хоть какое-то разумное объяснение.

Проблема заключалась в том, что он пустил дела компании на самотек. Да, он продолжал общаться с клиентами, но в его обязанности входило также отслеживание новых товаров и определение их ценности. Я не могла заниматься этим из-за отсутствия опыта – или нужных инстинктов. Моя работа состояла в обсуждении деталей оформления сделок с клиентами: следовало поступать так, чтобы они оставались всем довольны. Но Алекс больше не поставлял товар, и это начинало сказываться на наших финансах.