Полярный конвой. пушки острова наварон. (сборник)

Итертон стоял слева, позади командира. Крепко сжатые, побелевшие губы его судорожно дергались, на скулах ходили желваки; неподвижны были лишь глаза, прикованные каким-то болезненным любопытством к тому, что лежало у его ног. У Брукса рот был тоже крепко сжат; но на этом сходство между ними заканчивалось. Побагровев, гневно сверкая голубыми глазами, он кипел, как может только кипеть врач при виде тяжелобольного, открыто пренебрегающего его предписаниями. Резким тоном, забыв о всякой субординации, Брукс заявил Вэллери, что тот, черт бы его побрал, не имеет, так сказать, никакого права находиться здесь, что, поднявшись с постели, он ведет себя, как безмозглый осел. Вэллери возразил: необходимо совершить погребальный обряд, и поскольку этого не может сделать корабельный священник, то такая обязанность возлагается на командира корабля.

Священник действительно не мог выполнять свои обязанности в тот день, потому что его бездыханное тело лежало у ног командира. У его ног и у ног Итертона — человека, послужившего причиной его смерти. Священник скончался четыре часа назад, сразу после того, как улетел «Чарли». Тиндалл ошибся в своих расчетах. «Чарли» не прилетел через час. Он прилетел чуть ли не в полдень, но зато в сопровождении трех себе подобных самолетов-разведчиков. Огромное расстояние отделяло их от норвежского побережья до десятого градуса западной долготы, точки, где находился «Улисс». Но такая даль была нипочем этим гигантским машинам типа «Фоккевульф-200», которые изо дня в день, от зари до зари летали по гигантскому полукружию от Трондхейма до оккупированной Франции, огибая при этом с запада Британские острова.

Появляясь стаей, «кондоры» всегда предвещали что-то недоброе. Не были исключением и эти незваные гости. Они пролетели над самым конвоем, зайдя с кормы, но заградительный огонь зенитной артиллерии транспортов и кораблей охранения был настолько плотен, что бомбежка была произведена ими с заметным отсутствием энтузиазма: «кондоры» бомбили с высоты двух тысяч метров. В чистом, морозном утреннем небе бомбы были видны чуть ли не с момента открытия бомбовых люков, и времени, чтобы уклониться от них, хватало с лихвой. Почти сразу же после этого «кондоры» отвернули и ушли на восток, хотя и удивленные теплом оказанного им приема, но целые и невредимые.

В данных обстоятельствах налет выглядел весьма подозрительно. «Чарли» обычно занимался воздушной разведкой, но в тех редких случаях, когда совершал нападение, делал это смело и решительно. Последний же налет был осуществлен робко, тактика нападающих была до очевидности беспомощной. Возможно, конечно, это были недавно пришедшие в «Люфтваффе» новички, отличавшиеся робостью, — которой не было и в помине у их предшественников. Возможно также, им было строго-настрого запрещено рисковать дорогостоящими самолетами. Но, вероятнее всего, их безуспешное нападение представляло собой отвлекающий маневр, а основная опасность заключалась в чем-то ином.

Визуальное наблюдение за морем и гидроакустическое наблюдение были усилены. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но ничего не происходило. Ни радиометристы, ни гидроакустики по-прежнему ничего не могли обнаружить. В конце концов Тиндалл решил, что незачем держать измученных людей на боевых постах, и приказал дать отбой боевой тревоги. Взамен была объявлена обычная походная готовность. Все работы по утренней приборке были отменены, и почти все подвахтенные — офицеры и матросы — прилегли поспать. Но некоторые бодрствовали.

Брукс и Николлс занялись пациентами, Карпентер вернулся в штурманскую рубку, Маршалл — командир минно-торпедной боевой части и Питерс — главстаршина, отвечающий за боеприпасы и взрывчатку, возобновили прерванный тревогой обычный обход. Итертон, съежившись от холода, пристально наблюдал за морем из центра управления огнем, нервничая, еще не придя в себя после столкновения между Карслейком и Ральстоном, в котором была его доля вины, он лез из кожи вон, чтобы ее искупить.

Маршалл и Питерс, разговаривавшие со старшим электриком, в чьем заведовании находилась электротехническая мастерская № 2, услышали доносившийся с палубы настойчивый крик. Мастерская находилась перед кают-компанией в левой части прохода, огибавшего с кормы основание второй башни. В два прыжка оба выскочили из мастерской. Открыв дверь с проволочной сеткой, очутились на палубе и, перегнувшись через борт, сквозь снегопад стали смотреть вниз, куда возбужденно показывал морской пехотинец. Маршалл сразу же узнал его; это был Чартерис, единственный рядовой на корабле, которого знали в лицо все офицеры; во время стоянок в порту он выполнял обязанности бармена.

— В чем дело, Чартерис? — спросил он. — Что ты там увидел? Да живее же!

— Вон там, сэр, подводная лодка!

— Что? Что такое? Подводная лодка?

Поглядев искоса, Маршалл увидел преподобного Уинтропа, корабельного священника, который протискивался между ним и Чартерисом.

— Где? Где она? Покажите ее мне! Да покажите же!

— Прямо по носу, преподобный отец. Теперь и я ее вижу. Правда, для подводной лодки это чертовски забавная форма, извините за выражение, — поспешно прибавил Маршалл. Заметив в глазах священника воинственный, отнюдь не христианский блеск, он подавил смешок и принялся рассматривать странный приземистый предмет, который находился теперь почти рядом с кораблем.

Беспокойные, внимательные глаза Итертона, сидевшего в центре управления огнем, заметили этот предмет еще раньше Чартериса. Он тоже принял его за немецкую подводную лодку, всплывшую во время пурги, и счел, что это — результат визита самолетов. Мысль о том, что радаром или гидролокатором давно бы обнаружили ее, даже не пришла ему в голову. Нельзя терять ни минуты, пока она не скрылась. Недолго думая он схватил трубку телефона, соединенного с носовой батареей 40-мм четырех ствольных зенитных пушек «пом-пом».

— На батарее! Говорит центр управления огнем, — настойчиво прокричал он. — Подводная лодка! Шестьдесят градусов левого борта. Дистанция сто метров, цель перемещается к корме. Повторяю, шестьдесят левого борта. Видите цель?. Отставить шестьдесят; семьдесят левого борта, — кричал он что есть мочи. — Так, хорошо. Следите за целью.

— Цель на прицеле, сэр! — ответил ему в ухо телефон.

— Открыть беглый огонь!

— Сэр, но Кингстона нет. Он пошел…

— Отставить Кингстона! — завопил свирепо Итертон. Он знал, что Кингстон был командиром батареи. — Огонь, идиоты, сию же минуту! Беру ответственность на себя.

Швырнув трубку на место, он кинулся к наблюдательной щели. И вдруг до его сознания дошло… Мозг его точно током пронизало, и он стремглав бросился к телефону.

— Отставить стрельбу! Не стрелять! — дико вопил он. — Не стрелять! О Боже мой! Боже мой!

В телефонной трубке послышалось сердитое стаккато сорока миллиметровых орудий. Выпав из его руки, трубка вдребезги разбилась о переборку. Было слишком поздно. Было слишком поздно, потому что он совершил страшную ошибку: забыл распорядиться, чтобы сняли дульные пробки — крышки, которыми закрывают жерла пушек, когда орудия находятся в походном положении. А взрыватели у снарядов были контактного действия.

Первый снаряд взорвался в стволе, убив наповал наводчика и серьезно ранив телефониста. Три других, пробив тонкие стальные крышки, взорвались почти сразу один за другим на расстоянии чуть больше метра от четырех человек, стоявших на полубаке.

Удивительное дело: разлетевшиеся с визгом в стороны стальные осколки не задели ни одного из них. Раскаленный металлический дождь обрушился в море. Но взрывная волна ударила назад, а взрыв даже нескольких килограммов взрывчатки, произошедший на расстоянии вытянутой руки, смертелен, священник умер мгновенно. Питерс и Чартерис скончались спустя несколько секунд. Взрывом, словно рукой гиганта, их швырнуло затылками о перегородку с такой силой, что их головы превратились в месиво. Белая палуба потемнела от крови, но ее тут же замело снегом.