Полынь: Стихотворения и поэмы

НАЧАЛО

Застенчивость. Тургеневские косы. Влюбленность в книги, звезды, тишину. Но отрочество поездом с откоса Вдруг покатилось с грохотом в войну. Напрасно дочек умоляют дома, Уже не властен материнский взгляд — У райвоенкоматов и райкомов Тургеневские девушки стоят. Какие удивительные лица Военкоматы видели тогда! Текла красавиц юных череда — Казалось, выпал жребий им родиться В пуховиках «дворянского гнезда». Казалось, благородство им столетья Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан. Где взяли эту стать рабочих дети, И крепостных праправнучки крестьян?.. Все шли и шли они — из средней школы, С филфаков, из МЭИ и из МАИ — Цвет юности, элита комсомола, Тургеневские девушки мои! И там тебя я видела, наверно, Да вот запомнить было ни к чему. Крутился времени жестокий жернов, Шла школьница к бессмертью своему. На нежных скулах отсветы пожара, Одно желанье — Поскорее в бой!.. Вошла к секретарю райкома Клара И принесла шестнадцать лет с собой. И секретарь глядит, скрывая жалость: «Ребенок. И веснушки на носу…» Москва. Райком. Так это начиналось. А в партизанском кончилось лесу…

КОНЕЦ

Предсказывая близкую победу, Уже салюты над Москвой гремят, А здесь идут каратели по следу, Вот-вот в ловушку попадет отряд. Такое было много раз и ране — Не первый день в лесу товарищ Ким. Но он сейчас шальною пулей ранен, Ему не встать с ранением таким. «Всем уходить!»— приказ исполнят Кима, И только ты не выполнишь приказ, И будешь в первый раз неумолима, И будешь ты такой в последний раз… Ким все поймет, но, зажимая рану, Еще попросит: «Клара, уходи!» Сжав зубы, девушка с пустым наганом, Бледнея, припадет к его груди. Потом, уже нездешними глазами Взглянув в его нездешнее лицо, Пошлет в эфир: «Мы следуем программе» — И у гранаты выдернет кольцо…

ГОЛОС КЛАРЫ

К. Давидюк и К. Гнедаша похоронили вместе в центре белорусского города Слоним.

Никогда и никто Разлучить нас друг с другом не сможет, Нас война повенчала В солдатской могиле одной. Кто за право быть вместе Платил в этом мире дороже?— За него заплатили мы Самой высокой ценой. Каждый год по весне К нам сбегаются маки, алея, Полыхают тюльпаны, Пионы сгорают до тла… Ни о чем не жалею, Нет, я ни о чем не жалею: Я счастливой была, Я счастливою, мама, была!

ЭПИЛОГ

Уже смягчили боль десятилетья, Лишь на Басманной так же плачет мать. Шумят за окнами чужие дети, Фронтовики приходят помолчать. Еще доски мемориальной нету… И все ж, пробившись через толщу лет, Вдруг вспыхнуло звездою имя это И в душах яркий прочертило след. А я бессонной вспоминаю ночью, Что мы встречались — и не раз, не пять. Когда бы знала я тогда!.. Но, впрочем, Что я тогда могла о Кларе знать?

ПРОДОЛЖАЕТСЯ ЖИЗНЬ…

Порошили снега, Затяжные дожди моросили, Много раз соловьи Возвещали о новой весне… Ясноглазые парни — Кристальная совесть России, Не дают мне стоять От житейских тревог в стороне. А когда покачнусь (И такое бывает порою), Незаметно помогут, Спокойно поддержат меня Ясноглазые парни, Которых военной сестрою Мне пришлось бинтовать, Довелось выносить из огня. Продолжается жизнь. И нельзя в стороне оставаться, Потому что за мной Боевым охраненьем стоят Ясноглазые парни, Которым навек восемнадцать — Батальоны домой Никогда не пришедших солдат.

«Колдует тропинка лесная…»

Колдует тропинка лесная Над шалою талой водой… Я зависти к юным не знаю — Была в свой черед молодой. И шла наша молодость к маю По самой Великой войне. Я зависти к юным не знаю — Пускай позавидуют мне!

«Мне близки армейские законы…»

Мне близки армейские законы, Я недаром принесла с войны Полевые мятые погоны С буквой «Т»— отличьем старшины. Я была по-фронтовому резкой, Как солдат, шагала напролом, Там, где надо б тоненькой стамеской, Действовала грубым топором. Мною дров наломано немало, Но одной вины не признаю: Никогда друзей не предавала — Научилась верности в бою.

«Я — ТАНЯ»

Нежный рот и упрямые брови — Восемнадцать девчоночьих лет. В партизанских лесах Подмосковья Никогда не сотрется твой след. Олененок с большими глазами, Смуглых щек полудетский овал… Посылал командир на заданье — Оказалось, в бессмертье послал. Ты попалась гестаповцам в лапы — Тяжелей не придумать беды. И палач раскаленную лампу Подносил тебе вместо воды. Сапогами девчушку топтали: — Где другие бандиты, ответь! Как зовут? Ты откуда? — Я — Таня. Где другие? Готовят вам смерть! И по снегу ногами босыми, Крепко сжав окровавленный рот, Как на трон, партизанка России На высокий взошла эшафот. Огляделась: «Что плачете, люди! Наши близко! Они отомстят…» Ветер осени слезы мне студит — Было б нынче тебе шестьдесят. Нет, осталась ты юною, слышишь? Над тобою не властны года. В небе Вечности всходишь все выше Комсомольская наша звезда!

«Когда проходят с песней батальоны…»

Когда проходят с песней батальоны, Ревнивым взглядом провожаю строй — И я шагала так во время оно Военной медицинскою сестрой. Эх, юность, юность! Сколько отмахала Ты с санитарной сумкой на боку!.. Ей-богу, повидала я немало Не на таком уж маленьком веку. Но ничего прекрасней нет, поверьте (А было всяко в жизни у меня!), Чем защитить товарища от смерти И вынести его из-под огня.

«А годы, как взводы, идут в наступленье…»

А годы, как взводы, идут в наступленье… Ворчит мой комбат: «Опухают колени, И раны болят, и ломает суставы…» А ты поднимись, как у той переправы, У той переправы в районе Ельца, Где ты батальон выводил из кольца! Комбат мой качает висками седыми: — Мы были тогда, как щенки, молодыми, И смерть, как ни странно, казалась нам проще — Подумаешь, пули невидимый росчерк! Комбат, что с тобой? Ты не нравишься мне! Забыл ты, что мы и сейчас на войне. Что годы, как взводы, идут в наступленье… А ты примиряешься с мыслью о плене — О плене, в который нас время берет… А может, скомандовать сердцу: «Вперед!» А может быть, встать, как у той переправы? Плевать, что скрипят, как протезы, суставы! Он чиркает спичкой, он прячется в дыме, Он молча качает висками седыми…

«Я, признаться, сберечь не сумела шинели…»

Я, признаться, сберечь не сумела шинели На пальто перешили служивую мне. Было трудное время. К тому же хотели Мы скорее забыть о войне. Я пальто из шинели давно износила, Подарила я дочке с пилотки звезду. Но коль сердце мое тебе нужно, Россия, Ты возьми его, как в сорок первом году!

ЗВАНЫЙ ОБЕД

Екатерине Новиковой — «Гвардии Катюше»

Над Россией шумели крыла похоронок, Как теперь воробьиные крылья шумят. Нас в дивизии было шестнадцать девчонок, Только четверо нас возвратилось назад. Через тысячу лет, через тысячу бед Собрались ветераны на званый обед. Собрались мы у Галки в отдельной квартире, Галка-снайпер — все та же: веснушки, вихры. Мы, понятно, сварили картошку в мундире, А Таисия где-то стрельнула махры. Тася-Тасенька, младший сержант, повариха. Раздобрела чуток, но все так же легка. Как плясала ты лихо! Как рыдала ты тихо, Обнимая убитого паренька… Здравствуй, Любка-радист! Все рвалась ты из штаба, Все терзала начальство: «Хочу в батальон!» Помнишь батю? Тебя пропесочивал он: — Что мне делать с отчаянной этою бабой. Ей, подумайте, полк уже кажется тылом! Ничего, погарцуешь и здесь, стригунок!— …Как теперь ты, Любаша? Небось поостыла На бессчетных ухабах житейских дорог?.. А меня в батальоне всегда величали Лишь «помощником смерти»— Как всех медсестер… Как живу я теперь? Как корабль на причале — Не хватает тайфунов и снится простор… Нас в дивизии было шестнадцать девчонок, Только четверо нас возвратилось назад. Над Россией шумели крыла похоронок, Как теперь воробьиные крылья шумят. Если мы уцелели — не наша вина: У тебя не просили пощады, Война!