Полюшко-поле

Поднялся худощавый, невысокого роста, подтянутый Пуркаев и сказал:

— Направление ответного удара выбрано наркомом правильно. Но может ли сейчас Юго-Западный фронт наступать на Люблин? Нет! Чтобы окружить группировку фельдмаршала Рундштедта, нашим войскам необходимо продвинуться на сто двадцать километров. Задача реальная?! Нет! Против первого эшелона Пятой армии генерала Потапова — четырех стрелковых и одной танковой дивизий — фельдмаршал Рундштедт выдвинул крупные силы: двенадцать пехотных, пять танковых и четыре моторизованные дивизии.

Жуков слушал, слегка склонив набок бритую голову. Пуркаев всматривался в лица членов Военного совета, голос его звучал резко:

— Наши механизированные корпуса вынуждены совершить четырехсоткилометровые и двухсоткилометровые броски. Вражеские воздушные разведчики обнаружат такое крупное передвижение войск. Бомбежка походных колонн замедлит график форсированного марша. Корпуса выйдут на исходные позиции в разные сроки, и нанести согласованный удар, обрушиться на противника всеми силами одновременно, подобно лавине, мы не сможем. Как только наступит утро, немцы попытаются выйти на оперативный простор. Они заставят нас в разных местах закрывать опасные бреши. Это ослабит наш ударный кулак. — И он тут же предложил: — Давайте перейдем к оборонительному сражению и на выгодных рубежах перемелем технику и живую силу врага.

— А что думает командующий фронтом? — спросил Жуков.

— Обстановка сложилась тяжелая, и все-таки надо бить с юга и севера под самый корень вражеского клина, — как всегда, негромко, но отчетливо сказал Кирпонос. — Медлить нельзя. Пока мы подтянем главные силы, механизированный корпус генерала Карпезо пойдет на выручку дивизии Сущего. Двадцать второй мехкорпус генерала Кондрусева поддержит дивизию Алябушева. В окружении ведут бои многие гарнизоны дотов и пограничные заставы, они тоже ожидают подмоги. — Кирпонос повернулся к Пуркаеву: — Максим Алексеевич, я не отвергаю оборону, но сейчас важнее контрудар.

— Наступать! Этого требует и директива наркома. Никаких колебаний, — сказал с места член Военного совета корпусной комиссар Вашугин.

Поднялся начальник артиллерии генерал-лейтенант Парсегов:

— Мы сейчас не сможем насытить достаточным количеством артиллерии выгодные для нас рубежи. Если немцы прорвутся, то они выйдут на тылы Юго-Западного фронта. В этой ситуации лучшая оборона — все-таки наступление.

Выслушав генералов, Жуков сказал:

— Контрудар механизированных корпусов против танковых клиньев врага — единственно правильное решение. Я предлагаю вам, товарищ Кирпонос, дать предварительный приказ командирам механизированных корпусов и поддержать их действия всей авиацией фронта.

— Я ставлю Потапову и Музыченко боевую задачу. В чем ее суть? — Кирпонос обвел всех присутствующих взглядом и пояснил: — Командармы должны не только остановить немцев, но и своими стойкими действиями помочь штабу фронта развернуть мехкорпуса. Дальше… Для разгрома вражеских танковых клиньев я решил создать две ударные группировки: северную — в районе Луцка; южную — в районе Броды. Наступать двадцать пятого июня в девять часов утра в общем направлении на Сокаль.

Под рукой у начштаба, словно сухарь, хрустнул опустевший папиросный коробок. Пуркаев очинил над пепельницей толстый красно-синий карандаш.

— Ну что же… Я солдат, — проронил он.

После совещания Кирпонос до самой зари курил папиросу за папиросой и, стараясь проникнуть в ход событий, почти не отрывался от разложенной на столе оперативной карты. В эту ночь он мог по достоинству оценить удивительную выдержку и распорядительность Пуркаева. Его организаторские способности счастливо сочетались с энергией неутомимого начальника оперативного отдела полковника Баграмяна. Штабные офицеры быстро уточнили график марша, наметили маршруты и районы развертывания механизированных корпусов. Сложная работа прошла без лишней нервозности и суеты.

Командующий слышал, как за окном, пофыркивая моторами, уносились в ночь легковушки связных. Посланцы штаба спешили доставить в корпуса и дивизии срочные пакеты. Ночная дорога таила засады диверсантов — предательский выстрел из-за угла и автоматные очереди из высоких хлебов. Жив?! Не ранен… Вперед! И снова пофыркивает мотор на глухой проселочной дороге. К сердцу офицера прижат пакет, который должен изменить обстановку на фронте.

Кирпонос не сомневался в успехе контрудара. Он верил: мехкорпуса разобьют вероломного противника и прежнее положение на государственной границе будет восстановлено. Но командующий еще не имел точных данных о силе врага, она пока выяснялась. Он не знал, что за спиной двадцати пяти наступающих немецких дивизий стояли наготове двенадцать резервных, специально предназначенных вермахтом для захвата Украины и Кавказа.

Кирпонос прилег на диван, немного подремал и, поборов сон, вскочил, принялся созваниваться с командармами. «Юнкерсы» продолжали бомбить, телеграфные переговоры часто прерывались. Из коротких фраз командующему удалось выяснить: корпус генерала Карпезо уже вел бой на широком фронте и для намеченного контрудара имел в резерве только одну дивизию. Командарм Пятой армии генерал Потапов вынужден был передовым отрядом механизированного корпуса Кондрусева прийти на помощь окруженной стрелковой дивизии Алябушева и прикрыть луцкое шоссе. Оперативная обстановка обострялась, она вносила свои поправки, в план контрнаступления. Это ясно видел Кирпонос.

В кабинет командующего стремительно вошел радостно возбужденный полковник Баграмян:

— Перемышль освобожден!

Эта весть накануне контрудара обрадовала Кирпоноса. Впервые стальная нога вермахта оступилась на реке Сан.

Между тем из Житомира уже спешили к границе походные колонны мехкорпуса Фекленко. Двигался мехкорпус Рокоссовского. Ускоренным маршем подходил к Бродам мехкорпус Рябышева. В трудной обстановке штаб фронта организованно подтягивал войска.

В этот день Кирпонос почти не отходил от оперативной карты. С необыкновенным упорством дрались его армии. Порой ему казалось, они устоят на поле боя, будет выиграно драгоценное время, так необходимое для развертывания бронетанковых сил.

Но к вечеру фельдмаршал Рундштедт бросил в бой резервные дивизии. В брешь под Равой-Русской вошли его механизированные войска. После повторных атак на сокальском направлении танковый клин врага удлинился на пятнадцать километров.

Кирпонос провел тревожную ночь. «Смогут ли Кондрусев и Карпезо остановить гитлеровцев?» — Эта мысль не покидала командующего. По дорогам с предельной скоростью шли навстречу врагу в основном легкие танки Т-26, Б-Т5 и Б-Т7. Он с горечью думал о том, что мехкорпуса не успели перевооружиться и в походных колоннах находятся считанные превосходные тридцатьчетверки и КВ.

«Светает. Скоро мы начнем». — Ножка неразлучного циркуля задержалась на опушке безыменной рощи. — «Здесь КП корпуса, — подумал про себя Кирпонос. — Что ты там видишь, Кондрусев? С какой вражьей силой встретился?»

…Замаскированная ветками тридцатьчетверка командира корпуса стояла на опушке леса. Кондрусев видел, как сходились две танковые лавины… На рассвете передовой отряд корпуса помог выйти из окружения двум полкам дивизии Алябушева — гаубичному и пехотному. С ними отступали поредевшие гарнизоны уров и пограничные заставы. Из коротких разговоров Кондрусев узнал о подвиге генерала Алябушева. Его старый товарищ не отступил без приказа. Он стоял насмерть со своими бойцами и в тылу врага удерживал государственную границу.