Помилованные бедой

— Тогда ей лучше его забыть.

— А где другого найдет? Ее без денег никто не станет тянуть. Ты ж вспомни, в ней одного росту больше двух метров да веса под двести кило. Такую прокормить — мужику по три смены надо вкалывать. Кто на такую каторгу согласится добровольно? — спросила Ирина Ритку.

— Если б я родилась мужиком, навсегда осталась бы в холостяках.

— Почему?

— Слишком хорошо себя знаю. А другие еще хуже! — рассмеялась громко.

Юрий Гаврилович Бронников частенько забывал закрывать за собой двери кабинета. Рассеянность была тому причиной или привычка с детства? Ведь вырос он в многодетной семье, был старшим, а потому, уходя на кухню делать уроки, всегда оставлял полуоткрытой двери в спальню, чтоб держать на слуху каждый звук, всякий смех и плач.

Эта привычка не раз выручала, но и неприятностей доставила немало. Случалось, приметив приоткрытую дверь, влетали в кабинет главврача больные. Хорошо, когда санитары оказывались неподалеку. Но бывало, приходилось человеку самому выпутываться из неприятности. Вот раз поспорил он с врачами больницы, что любого больного можно уговорить, убедить, если на него не кричать и не применять силу.

Прошло недели две после того спора. Бронников сам отпустил врачей пораньше. Ведь Новый год наступал. Хотелось, чтобы в этот день люди отдохнули. Сам остался дежурить вместе с Таисией Тимофеевной, медсестрой и санитарками. Все шло тихо, спокойно. И вдруг в кабинет влетела толстуха Рая. От нее несло спиртным. Бронников вспомнил, что эту бабу сегодня навещала сестра. Вот и принесла к празднику, чтоб скучно не было.

— Рая! Идите в палату! — велел женщине.

— А мы бухаем! Давай с тобой раздавим по мензурке! Что? Не хочешь? Брезгуешь со мной на брудершафт? А ты вообще знаешь, кто я? Если захочу, тебя как клопа по стене размажут мои мальчики! Ты кто есть? Голь перекатная! От тебя селедкой и кислой капустой несет! Тьфу! Я сторожам плачу втрое больше, чем ты получаешь! Давай ко мне в холуи! Сытнее жить будешь. Не веришь, а зря! Гля, у тебя портки скоро гвоздями к жопе прибивать надо будет, вот-вот свалятся! — хохотала баба.

— Идите в палату! — нахмурился Юрий Гаврилович и встал из-за стола.

— Ты мне указываешь, потрох? А что ты есть?

— Что вам нужно?

— Бухнуть с тобой на брудершафт! Иль слабо?

— Я на работе и на брудершафт пью только с женой.

— А я чем хуже? Твоя облезлая метелка и на бабу не похожа. Вот то ли дело я! Всего много! — хлопнула себя по могучим грудям и заду.

— Рая! У меня много работы! Не мешайте ее закончить. Я тоже хочу отдохнуть!

— Я мешаю? — пошла буром на врача, тот нажал кнопку экстренного вызова санитарок, но они убирали в палатах и не услышали сигнала.

Райка побагровела. Она ухватила Бронникова за халат. Тот оттолкнул. Баба даже не пошатнулась. Лишь глаза налились злобой. Она вытащила из кармана халата бутылку шампанского, Юрий Гаврилович едва успел перехватить замахнувшуюся руку, но баба саданула его головой в лицо.

— Ну, сволочь! — Ухватил Райку за ворот халата, та прокусила ему руку. Юрий Гаврилович поддел ее коленом в живот и, распахнув настежь двери кабинета, позвал на помощь.

Дежурная медсестра, увидев все, позвала санитарок. Но даже вчетвером им никак не удавалось скрутить Раису. Она раскидывала всех шутя и орала:

— Слабаки! Вас всех урыть в навозной куче! И тебя, козла, — первым! Ишь, он со мной отказался выпить! Завтра будешь жопу мне лизать, чтоб остаться на работе! Устрою тебе веселуху, пропадлине!

Лишь когда подоспели двое санитаров из мужского корпуса, бабу удалось скрутить. Медсестра вколола ей двойную дозу успокоительного, и через несколько минут Райка уснула.

Настроение главврача было вконец испорчено.

Узнав, что жена идет к подруге на всю новогоднюю ночь, предупредил, что остается в больнице. Да и куда появишься с распухшим лицом и прокушенной рукой? Бронников, глянув на себя в зеркало, грустно усмехнулся и сказал тихо:

— С Новым годом тебя, жопа с ушами! — и огляделся. Не приведись больные услышат, мигом примут за чокнутого.

Главврач знал, что Раиса — родная сестра прокурора города. Именно он просил Бронникова подлечить ее. Но как? Он понял, что с этой бабой ни у кого из врачей контакта не будет. Раиса станет терроризировать любого. И утром, едва пробило восемь часов, позвонил прокурору. Рассказал о происшедшем.

— Что ж делать с ней теперь, ведь спивается она. Самому заняться ею уже поздно и совестно. Кулаком дурь не вышибешь, — вздохнул тот тяжко.

— Там не только дурь, а и хамство, наглость, полное отсутствие воспитания. Я не могу навязывать врачам человека, который станет унижать, грозить и оскорблять их, находясь в здравом уме и доброй памяти.

Раису через неделю увезли в областную больницу. Там она пробыла совсем немного и погибла. Именно под ней обвалился балкон, и баба с седьмого этажа упала на кучу строительного мусора, что не успели вывезти.

Прокурор негодовал. Он целый год не давал покоя строителям и врачам больницы. С Юрием Гавриловичем подчеркнуто не здоровался. Бронников не видел за собой вины и не обращал на это внимания. Но с тех пор никогда не спорил с коллегами, что любого больного можно уговорить и убедить…

Месяца два после случая с Раисой он плотно закрывал за собой двери кабинета, но потом снова стал забывать.

— Юрочка Гаврилович! — услышал он тихий голос из коридора.

Так звала его только Ксения. Она, несмотря на то что имела высокие звания, много лет отдала медицине, считалась сильнейшим кардиологом, никогда не входила в кабинет, не постучав, не спросив разрешения, а чаще всего вызывала Бронникова тихо и тепло. Ей это разрешалось.

— Юрик! Нашей больной плохо. Я все понимаю, никто не всесилен, а только Господь. Но так она мучается, сердце кровью обливается.

— Врачи есть возле нее?

— Да, Ванюша с ней.

— Он хороший доктор и сделает все возможное. Ксения, и я не смогу больше, чем он. Поверь мне. — И все ж пошел в палату.

Рита лежала на койке, закрыв глаза, бледная, вся в поту. Измотали приступы. Раньше они мучили гораздо реже, теперь почти не прекращались.

— Доктор, я умереть хочу. Не держите меня в этой жизни. Я устала болеть. Мне так плохо и больно. От меня все дома устали, и вас вымотала. Сжальтесь надо мной, не продляйте мучения! Меня давно не радует эта жизнь. — Снова ее скрутило, затрясло, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Сестра! Быстрее укол! — потребовал Петухов. Вместе с Бронниковым они еле удерживали в постели мечущуюся Ритку. Она обливалась потом. Руки и ноги дергались в разные стороны. Она кричала так пронзительно и громко, что больные из палат выскочили во дворик. Все они болели. Но голос боли не любил никто.

— Потерпи, ласточка! Наша красавица! Вот, сейчас будет легче, — делала укол Светлана.

Ритка вскоре уснула.

— Что ж делать, дозу нельзя увеличивать, опасно. А этот укол ей на полчаса. Веселенькая ночка будет в отделении.