Помни Рубена
Шрифт:
— Я умоляю, сохраните мне жизнь, не убивайте меня, и я не останусь у вас в долгу. Нет, теперь это немыслимо, я не могу больше выносить такую жизнь, слишком гнусной она мне кажется. Знаете, я был знаком с одним человеком, таким же горемыкой, как мой отец, он лет десять пытался получить водительские права, да так и не получил и, надо полагать, никогда не получит. И это вы называете жизнью? А вот мне понадобилось всего два месяца, чтобы заиметь права. Разве это справедливо? И разве заставишь парня, который может пробить себе дорогу в Фор-Негр, похоронить себя заживо в этой преисподней нищеты и отчаянья?
— Мы судим тебя не за то, что ты рвался вверх, а за то, что ты хотел добиться успеха любой ценой, заплатить за него чужими страданиями.
— Возможно, но разве я знал, что делал? Разве осуждают на смерть ребенка,
Хотя губернатор все не решался объявить дату провозглашения независимости, ни для кого в Фор-Негре и прилегающих к нему районах, вроде Кола-Колы, не было секретом, что это событие должно вот-вот произойти, так что напряжение все нарастало. В главном пригороде об этом свидетельствовало обилие листовок и надписей на стенах и тротуарах, состоящих всего из двух наспех выведенных слов; «Remember Ruben», а то и просто из двух букв: «R.R.». Потом эти надписи наводнили в свой черед стены и тротуары белого города. И наконец, ко всеобщему культу великомученика присоединились сначала владельцы легковых и грузовых машин Кола-Колы, потом автомобилисты других африканских пригородов Фор-Негра, переиначив на свой лад лозунг «Помни Рубена»: на языке автомобильных сигналов он превратился в три коротких и два длинных гудка. Часом всеобщей молитвы был полдень, а поскольку наручные часы водителей показывали время с разницей в добрых пять минут, в течение всего этого промежутка вся Кола-Кола, а иной раз и весь округ Фор-Негра оглашался призывом «Помни Рубена», похожим на тоскливый вой собак, оплакивающих покойника.
Новости, которые, переходя из уст в уста, докатывались из глубины страны, в особенности из Ойоло — от него до Фор-Негра было четыреста километров по железной дороге, — тоже причиняли немало беспокойства властям колонии, с которыми, к удивлению африканцев, премьер-министр нового независимого правительства Баба Тура решил — окончательно и бесповоротно — действовать заодно. Говорили, будто над западными густонаселенными провинциями страны постоянно летают самолеты, стараясь запугать тамошних жителей и положить тем самым конец все нараставшим среди них необычным волнениям. Бронетанковые соединения, высадившиеся в порту соседней колонии и продвигавшиеся с юга к Фор-Негру, уже проникли на территорию страны. Они должны были потопить в крови любую попытку захвата власти красными и рубенистами, которые, как внушало всем радио, давно уже ждут момента, чтобы устроить резню среди мирного населения.
Даже самые проницательные и хладнокровные руководители подполья Кола-Колы с трудом разбирались в измышлениях официальной пропаганды и в сообщениях, передаваемых по так называемому «африканскому телеграфу», которые нельзя было рассматривать как полностью неправдоподобные, хотя они и доходили в искаженном виде… Как только спускалась ночь, большинство африканцев наглухо запирали двери своих лачуг. Не желая возвращаться домой в сумерки, подвергать себя риску открытого насилия на улицах, приходящая прислуга перестала каждодневно появляться в центре Фор-Негра, в семьях, дававших ей работу. Даже Джо Жонглер, который мог добираться до школьного городка обходным путем, предпочитал отсиживаться в Кола-Коле, боясь пропустить решающие события, которые, как ему казалось, должны были вот-вот произойти.
И в самом деле, спустя несколько дней после допроса Жана-Луи Постоянной комиссией НПП прошел слух, что Ураган-Вьет то ли уже проник в предместье, то ли собирается туда проникнуть. Спешно собравшись на совещание, Постоянная комиссия приняла необходимые меры для отражения возможного рейда воинских частей Фор-Негра. Стратегически важные пункты, которыми могли воспользоваться для налета на пригород диверсионные отряды негрецов, были заняты вооруженными группами хорошо обученных сапаков, которым в случае нападения могла быть оказана незамедлительная поддержка. Руководителей подполья не особенно беспокоила нехватка оружия и неопытность защитников предместья и их командиров: они полагали, что, не сумев воспользоваться преимуществом внезапного нападения, которое является залогом успеха в такого рода операциях, атакующие решат, что попали в ловушку, и вынуждены будут отступить.
Мор-Замбу спрятали в укромное место из опасения, как бы негрецы, проведав, что
у Ураган-Вьета есть в Кола-Коле брат и брат этот слывет убежденным рубенистом, не вздумали захватить его в качестве заложника или устроить возле его дома засаду, в которую мог угодить Ураган-Вьет, если он захочет свидеться с Мор-Замбой. Ведь стало известно, что среди прочих причин, побуждавших Ураган-Вьета проникнуть в Кола-Колу, было желание повидать брата, к которому он питал глубокую привязанность и с которым не виделся по крайней мере лет восемнадцать.Жонглер заперся вместе со своим другом, горя желанием собственными глазами увидеть Ураган-Вьета, а то и пожать ему руку. Но человек он был непоседливый, не привыкший торчать взаперти, любящий движение, зрелища, сильные ощущения — словом, все, чего он теперь был начисто лишен, так что развлекаться ему пришлось только беспрестанной болтовней.
— Если этот Ураган-Вьет не приходится тебе братом, — донимал он Мор-Замбу, — то кто же он тебе в конце концов? Почему ты не хочешь мне этого сказать? Ведь я уж который раз тебя спрашиваю.
— Потому что еще не пришло время.
— А когда оно придет?
— Не могу сказать, но мне кажется, что скоро.
— Знаешь, у меня никогда не было брата, но с тех пор, как я тебя по-настоящему узнал, я уже не жалею об этом. Что правда, то правда: поначалу, когда мы еще не были как следует знакомы, ты мне казался каким-то чудным. Жан-Луи за глаза насмехался над тобой, это он подучил меня звать тебя деревенщиной. Ну и мерзавец! А все дело в том, что ты был добр, ты был слишком добр! Вот любопытно: стоит появиться такому, как ты, доброму, мягкому, услужливому, и все тотчас начинают насмехаться над ним. Мать воспитывала нас одна — Альфонсину и меня, — она зарабатывала тем, что с утра до вечера строчила на швейной машинке. Я никогда не видел ее с мужчиной. И вот о чем я часто думаю: ведь она была совсем еще молоденькой, когда умер наш отец, — мы жили тогда далеко отсюда, в деревне, в глуши. Вот уж где глушь так глушь — я знаю, что говорю, мы потом часто бывали там вместе с матерью. По крайней мере в этом отношении Жан-Луи прав: только здесь я узнал, что такое настоящая жизнь. После смерти отца мать, по обычаю, должна была выйти за папиного брата, то есть за моего дядю, как бишь его звали… У него уже было три или четыре жены, которые тоже достались ему, так сказать, по наследству.
— Неужели он перебил своих братьев, чтобы заполучить их жен?
— Да нет, вовсе ему не нужно было их убивать, стоило умереть одному, у которого было несколько жен, — и все они достались дяде.
— Правда, а я как-то об этом не подумал, мозгов не хватило!
— Ну вот, а мама не захотела и уехала, взяв нас с собой. Сначала мы жили у ее сестры, в маленьком городишке, там она и научилась шить. А потом переехали сюда. Вот и все. Так что я не здешний, не то что Жан-Луи.
Они просидели взаперти три дня, и Жонглер все разматывал и разматывал бесконечный клубок своих откровений, пока это ему не надоело и он не захотел выйти на улицу.
— Смотри, старина, живым ты не вернешься, — предупредил его Мор-Замба.
— Ты думаешь?
— Сам знаешь, кто-нибудь проследит за тобой, подсмотрит, куда ты идешь…
— Так-то оно так, но…
Слова Жонглера были прерваны чудовищным грохотом, похожим на удар грома, который, казалось, потряс всю Кола-Колу. Хлипкие стены деревянной, лачуги затрещали, словно на них обрушилось неистовое дыхание урагана. Затем послышалось еще несколько взрывов, более сухих и не таких раскатистых, сопровождаемых дробным перестуком, похожим на мирное стрекотание огромных швейных машинок, работающих где-то вдалеке. Все это, скорее всего, происходило у автозаправочной станции, на авеню Галлиени, где Кола-Кола граничит с Фор-Негром. Донеслись какие-то отрывистые восклицания: похоже было, что кто-то наспех отдавал команды; потом раздались и тут же смолкли душераздирающие стоны.
Теперь слышался только странный чавкающий звук, словно неподалеку пасся, шумно сопя и переходя с места на место, бегемот или носорог: устрашающий лязг его челюстей смешивался с треском кустарников и сухих веток, попираемых колоннами чудовищных ног.
— Ну и дела там происходят, — с нетерпением и сожалением сказал Жонглер, когда снова воцарилась тишина.
— Помолчи, слушай!
— Это все, что ты можешь сказать?
— Помолчи!
— Вот что, я тут больше сидеть не намерен.