Помни

Ники была потрясена.

— Террористической организацией? Вы именно это хотите сказать?

Филип кивнул.

— Вы думаете, что он был террористом?

— Возможно, — ответил Филип.

— Он работал на ООП? „Абу Нидал"? Народный фронт освобождения Палестины? На кого же?

— Фрэнк прямо не назвал ни одну из этих группировок, но дал понять, что Чарльз работал на палестинцев.

— Я не верю этому, — воскликнула Ники. — Не верю.

— Палестинцы, — проговорила Анна, вдруг отстранившись от Филипа и выпрямляясь. Она в замешательстве переводила взгляд с Филипа на Ники. — Ты сказал, что Чарльз работал на палестинцев?

— Да, Фрэнк имел в виду именно это.

Анна смертельно побледнела. Глаза ее будто остекленели, из них ушла жизнь. Она сидела, глядя вдаль; казалось, она видит то, что не могут видеть Ники и Филип. Ее отрешенность, молчание и совершенная неподвижность производили такое впечатление, точно она впала в транс.

Филип обеспокоенно посмотрел на Ники.

Ники кивнула. Памятуя о том, что ей сказал Чарльз в Мадриде, она проговорила:

— Возможно, Чарльз не был предателем. Может быть, он был двойным агентом. Британским разведчиком, который ушел в подполье и работал и жил по легенде.

— Не знаю, — ответил Филип. — Впрочем, все возможно. Иногда такие операции проводятся на очень высоком уровне. Так что сотрудники, не имеющие к ним отношения, могут ничего не знать, по соображениям безопасности. Возможно, Фрэнк не в курсе дела в целом.

— Именно, — воскликнула Ники. — Если Чарльз был двойным агентом, то он уж точно не предатель, не так ли?

— Да, — согласился Филип и посмотрел на Анну, надеясь, что она слышит то, что говорит Ники. А в этом был свой резон. Такое возможно. Очень даже возможно. Предположение Ники и в самом деле очень разумно.

Ники откинулась на спинку кресла, быстро прокручивая в голове все факты, имеющиеся в ее распоряжении, и вдруг подумала: „А действительно ли Чарльз погиб? Или же инсценировал свою смерть во второй раз?"

Он мог не поверить ее обещанию держать язык за зубами. Он боялся — боялся, что она навлечет на него опасность. Да, видимо, так оно и есть. Ему удалось „погибнуть" во второй раз для того, чтобы продолжать работу в качестве тайного британского агента.

Сердце ее сжалось. Ну что, что ей теперь думать? Погиб ли он на самом деле? Если да, то „Моссад" убрала не того. Неужели они ликвидировали британского секретного агента?

В квартире Кли все было тихо. Даже тиканье часов не нарушало спокойствия. Было поздно, почти полночь. Ники была одна, Кли все еще находился в Брюсселе по заданию „Пари матч". Она уже поговорила с ним по телефону, не слишком распространяясь о своем пребывании в Лондоне. Теперь она сидела в гостиной, доедая суп и размышляя о событиях минувшего дня.

Ошеломляющие известия, принесенные Филипом, поразили ее не так, как Анну, — и по совершенно очевидной причине. В конце концов, она виделась с Чарльзом десять дней назад, выслушала его рассказ и поверила ему. А еще она верила, что он жив. Чарльз Деверо, которого она знала, с которым была помолвлена, был в высшей степени изощренным, изобретательным человеком. Поэтому разумно было бы предположить, что он еще и прекрасный агент, лучший из лучших. Так что его могло не быть на борту самолета, взорвавшегося в мадридском аэропорту. Не исключено, что ему удалось устроить так, что все подумали, будто он находился там, потому что ему нужно было, чтобы и она, и все остальные считали его погибшим. Она уверена, что на борту „Фалькона" был другой.

Независимо от того, жив он или мертв, она уверена, что он не работал на палестинцев; он просто проник в террористическую организацию. В глубине души ей хотелось рассказать Анне все, что она сама знала, лишь бы той стало легче при мысли о сыне. Но ради Чарльза, на тот случай, если он все-таки жив, она не осмелится и слова вымолвить.

Наконец Анна вышла из полузабытья, и у Ники появилась возможность повторить свои рассуждения о том, что Чарльз не предатель, а двойной агент. А еще она упирала на то, что приятель Филипа Фрэнк Литтлтон не располагает полными сведениями.

Ее доводы несколько успокоили Анну, и через некоторое время, извинившись, она удалилась в спальню, сказав, что ей необходимо побыть одной.

Ники и Филип проговорили еще с час, прежде чем она отбыла в аэропорт „Хитроу", а оттуда в Париж. В какой-то момент Филип высказал опасение, что он совершил ужасную ошибку.

— Мне, наверное, не стоило ничего рассказывать Анне. Как ты думаешь, Ники? Надо было бы сохранить все в тайне.

Ники убедила его, что он поступил совершенно правильно, и Филип повеселел.

— Я очень люблю ее, Ники, вот уже много лет, — признался он. — Даже не мог поверить своему счастью, когда она наконец согласилась стать моей женой. И рассказал ей о Чарльзе, потому что уважаю ее, потому что мы всегда были откровенны и честны друг с другом. Ни она, ни я никогда не прибегали ко лжи. Анна разумная женщина, и я подумал, что она имеет право знать то, что знаю я о ее сыне, знать то, что Фрэнк доверил мне по старой дружбе. А еще я подумал, что ты тоже должна знать правду.

„Если только это и действительно правда", — сказала себе Ники, но вслух произнесла:

— Да, вы правы, Филип, вы и в самом деле поступили наилучшим образом. Ни одна женщина не хочет, чтобы мужчина обращался с ней как с недоумком.

— Ники, крошка моя, ты увиливаешь от ответа, — сказала Мария-Тереза. — Как это ты не знаешь, хочешь ли ты выходить замуж за этого, твоего Кли? Тебе следовало бы прояснить для себя собственные намерения.

— Но я и вправду не знаю, — возразила Ники. — Он сделал мне предложение только в воскресенье утром.

— Но сегодня-то уже вторник! — рассмеялась Мария-Тереза. — Пора, пора тебе разобраться в своих чувствах. Я думаю, что он надеется получить от тебя ответ по возвращении в Париж завтра утром. Не так ли? По моему мнению, ты должна сказать „да", дорогая. А что еще ты можешь сказать?

Ники улыбнулась француженке, ее дорогому другу с детских лет.

— Ах, Мария-Тереза, ты неисправимый романтик. А я ведь могу сказать „нет".

— М-м-м-да, пожалуй. С другой стороны, зачем тебе отказывать, если ты так влюблена в него?

— Почему ты так думаешь?

— Вижу по твоим глазам, моя крошка. Когда ты говоришь о нем, личико твое так и светится любовью.

Ники вздохнула.

— Поглядим. Полагаю, я приму решение в Провансе. В последние дни у меня не было времени подумать об этом. — Взглянув на часы, она воскликнула: — Ой, мне пора! Я обещала Йойо, что поужинаю с ним вечером, а у меня еще столько дел на сегодня. Спасибо за прекрасный обед. Бог даст, когда я вернусь из Прованса, с тебя уже снимут гипс, и я дам ответный роскошный ужин в „Реле-Плаца" в твою честь.

— Вместе с Кли, я надеюсь.

Ники кивнула.

— Вместе с Кли.

— А если мы все-таки не сможем отобедать, позвони мне перед отъездом в Штаты в конце сентября. Обещаешь, Ники?

— Обещаю. Не беспокойся. Но обед у нас будет непременно. Обязательно. — Наклонившись, Ники поцеловала Марию-Терезу в щеку. — Не надо, не вставай. Я сама найду дорогу.

— Оревуар, дорогая.

— Оревуар. Всего наилучшего.

Ники захлопнула за собой дверь и сбежала вниз по крутой лестнице. Выскочив на улицу, она повернула направо, надеясь поймать такси, и наткнулась на группу мужчин, выходивших в этот момент из ресторана расположенного рядом с домом Марии-Терезы.