Помоги мне вернуться

Получается, Шерлок и в самом деле прощался, получается, он и в самом деле не знал, чем все это может закончиться…

Джону было так больно, словно Шерлок прыгнул с крыши во второй раз. Он не понимал, почему все это время даже не пытался ему звонить. Он же видел, как изменился Шерлок, как он был растерян и сломлен, как рвался к нему, как хотел вернуться домой.

Это просто немыслимо! Глупо! Глупо! Глупо!

Обиделся?!

Господи!

Джон метался из угла в угол, закрывая ладонями уши, будто это могло помочь не слышать голос, стонущий в его голове…

Всё это долгое время, с той самой минуты, когда Шерлок разбился, он только и делал, что ждал… Хоронил и ждал, прощался с ним на его же могиле — и ждал!

Ждал, ждал, ждал!

Бессонными ночами стоя возле темного холодного окна, бредя по жизни в полном одиночестве, не имея планов даже на ближайший день и не желая их иметь, безо всякой надежды, вопреки разуму, на грани отчаяния — ждал.

А дождавшись, выпустил из рук. Ведь Шерлок был в его руках, рядом, близко. Растерянный, жалкий, родной.

Живой…

Глупо! Немыслимо!

***

— Майкрофт.

— Да, Джон?

— Скажите ему, что я жду. Прошу вас! Я очень жду его!

— Я скажу, Джон, скажу. Непременно.

***

Теперь они с миссис Хадсон говорили о Шерлоке постоянно. Только о нем и говорили. Как будто прорвало плотину вынужденного молчания, и поток слов, полных любви и надежды, не мог иссякнуть. Джон с нетерпением ждал вечера, чтобы в теплой, уютной кухне миссис Хадсон окунуться в этот поток. Это было теперь самым важным в его жизни, самым долгожданным событием дня.

Они делились воспоминаниями, и Джон поражался, как много он не видел и не замечал из того, что видела и замечала эта мудрая женщина. Их с Шерлоком жизнь была у неё как на ладони, и Джон с удивлением узнавал очень много не только о ней, но и о себе самом.

Ему нравилось видеть себя таким, каким его видела миссис Хадсон: верным и надежным, преданным и любящим.

— Любящим?

— Конечно, Джон. Какой бы смысл вы ни вкладывали в это слово. Вы так сильно его любили!

***

Джон носил в себе это открытие бережно и осторожно.

Как оказалось, любить Шерлока было привычно. Любовь была настолько велика, настолько всецело его заполняла, что он её даже не замечал, как не замечают воздух и свет.

Они просто есть. Обычное дело.

Обычное…

Любовь жила в нем всё это время, а он жил в ней.

Потрясающая простота.

***

Теперь Джон ждал, сгорая от нетерпения. Ему все время хотелось куда-то бежать, волнение сушило рот, сердце сжималось от предчувствия то ли радости, то ли потери, Джон так и не мог разобраться. В той лихорадке, которою он был постоянно охвачен, в чем-либо разобраться было почти невозможно.

Бежать, бежать, бежать — это стало привычным его состоянием. Душа рвалась в неизвестность, рвалась упрямо и неустанно.

Он много гулял, передвигаясь по улицам торопливым шагом. Постоянное движение было необходимо, словно остановившись, он прервет некий жизненно-важный процесс, и всё обязательно рухнет.

***

— Здравствуйте, Джон. Он звонил.

Сердце заколотилось в горле, не давая сказать даже слово.

— Джон?.. Я ему все сказал.

***

На следующий день он признался Саре, что любит Шерлока. И будет любить всю жизнь.

Он не понимал, зачем это сделал, но трусливо исчезнуть из её жизни он не считал возможным. Он не просил прощения, не каялся, не стыдился откровенности своего признания и её явного потрясения.

Джон знал, что причиняет Саре сильную боль, но посмотреть ей в глаза и поставить точку было необходимо.

========== Часть 13 ==========

Весь день Джон ужасно нервничал. Его колотила мелкая дрожь, сердце падало и замирало, а он не видел ни одной причины для такого необъяснимого волнения.

Сара?

Да, она всё это время была рядом, будто сама жизнь решила проверить кого-то из них на прочность. Скорее всего, их обоих. Но оба выдержали это испытание с честью: Сара была улыбчива и мила, Джон вежливо невозмутим.

Лишь на пару минут они остались вдвоем, и Сара обняла его крепко, прижалась с дрожащим вздохом.

— Джон, ты уверен?

— Да. Я люблю его. И жду.

— Как жаль…

Её волосы струились по спине золотистым шелком, вновь источая аромат мускусных роз, но пальцы Джона не жаждали в них погрузиться. Так, как в те, спутанные, всклокоченные кудри, от одного воспоминания о которых у Джона дрожали колени, и жалость захлестывала и душила. Обнять, прижать к себе, гладить худую спину, провести нежно ладонью по выпирающему позвоночнику… С ума можно сойти от жалости и любви!

***

Всё валилось из рук, путались термины и названия, забывались имена — кошмарный день, длинный, словно тысячелетие.

Как же хочется поскорее вернуться домой! Постоять под горячими струями, докрасна растереть полотенцем усталое тело, не спеша поужинать, поглядывая в сумеречное окно.

И думать, думать, вспоминать…

По дороге домой Джон заскочил в магазин, купил кое-что перекусить, купил хорошего вина — хотелось расслабиться, отпустить нервозность и беспокойство.

Он отдышался только у дверей их квартиры. Дома…

Заплаканные и испуганные глаза миссис Хадсон его оглушили и ослепили. На мгновенье он почувствовал себя абсолютно пустым.

— Джон…

— Где он?

— Спит… Уже очень давно.

Джон рванулся наверх, и ему казалось, что ноги его с каждой секундой всё глубже врастали в пол — так невыносимо тяжело давался каждый сделанный шаг. Бесконечное количество ступеней! Гостиная так далеко, что дойти до неё нет никакой возможности! И время растянуто бесконечно — он поднимается по лестнице уже целую жизнь.

Комната освещена очень слабо — лишь отблеском угольков в камине и неярким кругом настольной лампой под коричневым абажуром, но лежащий на диване Шерлок вырисовывался так отчетливо и так ярко, словно обладал собственным внутренним светом.

Он спал очень крепко. Лицо расслаблено и безмятежно. И так потрясающе молодо! Непривычный загар был заметен даже в полумраке гостиной.

Он лежал на спине, сложив на груди руки так, будто прикрывал ими сердце, прятал его, а может быть, защищал, и сердце это безумно хотелось поцеловать.