Помощница по вызову

Я руку медленно опустила, ничего так и не сделав.

– Так, платье давай мне, а то некогда сегодня. Суета весь день. А туфли не догадалась положить, да? Надо было тебе сразу сказать… Ладно уж, найду. Как у тебя дела, кстати?
– спросила совершенно равнодушно, уже поворотник включая.

– Нормально, - ответила, сглатывая ком в горле.

– Ну беги, пока-пока.

Беги. Собирай. Сделай. Расскажи. Дай.

Как давно люди разговаривают со мной исключительно в повелительном наклонении? И как давно это стало нормой жизни?

Я не бегу назад. Не иду даже. Просто ноги переставляю.

Я будто в аквариум погрузилась глубоководный и теперь каждый шаг и вдох с трудом дается. Или я давно так?

– Искра, тебя зачем звали-то?
– и не заметила, что вернулась в издательство. К своему столу. На автомате. И Катька тут как тут. Похожа, кстати, на сестру мою. Не внешне - манерами. Этого я тоже не замечала.
– О чем вы там с редакторами так долго общались. О… - она взгляд на лист бросает и округляет глаза. И рот. И от удивления, и от предвкушения, что вот, сейчас, ей что-то жареное подадут, - Ты что-то не то сделала? Они тебя увольняют, да? О-о... Ну ты правильно, что решила заявление “по собственному” написать, легче будет объяснить следующему работодателю...

И лист мой подхватывает, вдруг еще там что прочитает кроме единственного слова.

– Отдай. Это не твое.

– Чего?

Я выдергиваю лист из рук коллеги, хотя он мне и не нужен особо, таких сотню за час напишу. Но он - мой. А она… она вдруг начинает все символизировать, что я в своей жизни уже ненавижу почти. И не хочу. Не хочу, чтобы Катька к моим вещам прикасалась. Ко мне лезла со своей псевдо-доброжелательностью. Я же уходить отсюда собралась - так какая теперь разница, в каких отношениях с ней останусь?

– Не твое, говорю.

На лист смотрю, а на слегка опешившию Катьку - нет. Демонстративно сминаю его. И в мусорку вышвыриваю. А потом букет вытаскиваю из воды и в несколько движений стряхиваю капли. Так что они попадают и на отшатнувшуюся коллегу, и на мой стул, стол.

Хорошо что не разделась - одеваться не придется.

– Я плохо себя чувствую. К врачу поеду. Справку принесу, - сообщаю непосредственной начальнице, которая по соседству сидит. Не слушаю даже, что она начинает говорить. Нет у меня сил еще и ее слушать. Или с заявлением сейчас об увольнении возиться. Силы остались только на то, чтобы вниз спуститься, на улицу. Снова. И позвонить Гельке, которая терапевтом работала.

– Помнишь ты говорила, что если мне справка понадобится, ты нарисуешь?

– Конечно, - радостно подтверждает подруга, - и ты, кстати, единственная, кто этой возможностью не воспользовался.

– Неудобно было…

– Неудобно ей, - проворчала Ангелина, - Тут уж выбирать надо - или стыд с совестью, или все остальное. Искр… а чего голос такой? Что-то случилось? Не просто так же ты справку просишь...

Помедлила. И вздохнула:

– Не просто.

– Тогда, как врач, я тебе прописываю вечер в нашем доме и пару-тройку рюмочек, - совершенно серьезно говорит подруга.
– У меня как раз укороченный день. Хочешь вместе заберем мелкого из сада пораньше и ко мне?

– Очень хочу, - смаргиваю подступившие слезы. И чувствую, что в этом бесконечном московском мраке хоть какой-то появляется просвет.

***

Никогда не буду больше пить. С врачами - особенно. И верить, что “у меня такая ядреная смесь есть на утро - похмелья не будет” тоже не буду. И соглашаться. Например с "отличной идеей" - уложить ребенка и достать еще одну бутылочку. Ма-аленькую совсем, зато коллекционную. На юбилей свадьбы подарок, который не состоялся и не состоится уже.

И о позоре с бывшим рассказывать тоже не буду. Или позоре бывшего? Запуталась. Ну да, и осознавать среди ночи, что номер Виталика пусть не у меня, но у подруги сохранился тоже не стоило. Как и проводить параллель с Ангелининым бывшим мужем.

Теперь остается только мрачно сидеть за столом, давясь горячим сладким чаем. И воспоминаниями о том, что мы делали. И друг на друга поглядывать - кто тут бОльшая дура? Хорошо что Антошка этих переглядываний не видит. Его уже соседка увела, с которой детей в сад по очереди водят.

– А я считаю, что если ты можешь после расставания не следить за своим бывшим в соцсетях, если не звонишь ему больше никогда и не пишешь, то ты круче супергероев Марвел, - бахнула в итоге размышлений Геля по столу. Кулаком, - Но мы с тобой обычные русские бабы. Так что...

Так что мы отследили. И позвонили. И написали. Я покосилась на ее телефон, на котором было минимум двенадцать звонков Степе, Антошиному отцу. Вспомнила все выражения, которыми этого Степу припечатали ночью. Хотя он неплох в общем-то был, там просто своя история… Перечитала несколько простыней в сообщениях Виталику, в которых острая на язык Ангелина вообще не стеснялась - и его напуганные, а потом и раздраженные ответы.

Застонала и глаза руками закрыла.

Стон отозвался тупой головной болью - ядреная смесь от похмелья все еще не действовала. Может и не подействует. А закрытые глаза хоть и ограждали меня от компрометирующих записей и стопки смятых листов, на которых мы тренировали мое заявление об увольнении - с подробным перечислением всех причин - и то, что я должна сказать Позднякову о его предложении - с подробными пояснениями тоже - но никак не могли стереть память.

Которая стала кристально-ясной, в отличие от всего остального.

– На работу-то пойдешь?
– вздохнула подруга.

– Мне кажется я пьяная еще, - вздрогнула от ужаса и головой помотала отрицательно.

Ох, не надо было ничем мотать.

– Мне к часу. А тебе я и на сегодня выпишу больничный. Но дальше… Искра, ты же не можешь прятаться у меня вечно.

А хочется.

Я понимала, что даже какой-нибудь воробышек выпавший из родительского гнезда был смелее, чем я. Но можно мне еще пять минуточек?

Мне дали даже больше времени. А потом выпнули таки из дома с наказом возвращаться только с новым мужиком и новой работой. И поэтапным планом, как этого добиться. На все том же мятом листочке. Написанным врачебным почерком, да. Геля она такая. Не забудет. Потом еще позвонит раз десять, чтобы убедиться, что я все выполняю.

Не знаю, что уж она во мне нашла, но вот я ее считала офигенной. Яркая, колкая, уверенная в себе, смешливая, мягкая где надо, и очень мудрая… когда не названивает бывшему. В общем такая, какая и должна быть лучшая подруга. И какой хотела бы быть я. Мы встретились три года назад на какой-то студенческой вечеринке. Геля после полуторагодового декрета с трудом, но поступила в ординатуру, и решила по этому поводу наконец “выйти в люди”. А я пришла в надежде сойтись с парнем, который мне нравился. Только тот парень сошелся поближе с кулаками другого гостя, и новоявленному специалисту пришлось вспомнить навыки по травматологии. Так и познакомились - я таскала ей зеленку и воду, как бойцы таскают снаряды. Попутно разочаровываясь в визжащем пациенте, которому обрабатывали ссадины, и очаровываясь будущим врачом.

Помахала Ангелине, которая к метро побежала, и лист развернула. Хотя первый пункт я и так помнила - сменить имидж. Потому что по мнению моей подруги внутренние изменения, в которых я нуждалась, надо подстегнуть внешними.

Хихикнула, прочитав, как она это записала.

“Купить блядскую одежду”.

Помнится год назад, когда Геля развелась со Степой, она обрезала свои роскошные волосы и перестала носить платья, променяв их на куртку косуху, джинсы и грубые ботинки. Подстегнула так подстегнула… Только внутренне не стала “лесбиянкой и феминисткой”, как грозилась. И меня радовало, что сейчас она снова чуть отрастила волосы и вспомнила, как ей юбки идут.