Понаехали

…потом она вышла и хлопнула в ладоши, и Мишаньку окружили хваткие мрачного вида бабищи, которые, не став слушать возражений, скоренько запихнули Мишаньку в ванну.

Терли.

Мыли.

Чем-то мазали и натирали. Потом опять мыли. И снова, чтобы вновь натереть. Его, такого несчастного и беспомощного, окружили вдруг облака ароматного пару, которых было слишком уж много, чтобы и вправду можно было насладиться ароматами.

Мыли волосы.

Дергали.

Чесали.

Ворачли. Натирали и выкручивали так, что казалось, еще немного и шкура с черепа слезет. Мишанька был бы не против, пусть бы и слезла, но нет…

Потом вытирали, растирали, одевали… в какой-то момент он и вправду потерялся средь всего этого и очнулся лишь перед зеркалом, которое отражало мрачного вида молодую – хотя не такую уж и молодую, лет двадцати-двадцати пяти – особу в темном платье.

Женском платье.

Мишанька всхлипнул. И скривился.

– Не плачь, – прогудела старшая из служанок и за щеку ущипнула. – Эльжбета Витольдовна дело свое знает. И перестарка пристроит.

– К-куда? – робко поинтересовалась особа, щеку ущипнутую потерев.

– Замуж, – ответили ему, и Мишанька закрыл глаза, понадеявшись, что все-то, происходящее вокруг, есть сон и только сон.

Не сбылось.

Получасом позже он, сидя в изысканной гостиной, мрачно слушал, как за стеной дребезжит арфа. Ветерок шевелил прозрачные гардины, а из приоткрытого окна тянуло сладким цветочным ароматом.

В руку Мишаньке сунули чашку.

Крохотную совсем.

– Признаю, что ситуация сложилась в крайней степени неоднозначная, – Верховная ведьма устроилась по другую сторону круглого столика. И тоже чашку держала. Изящненько так.

– Верните меня обратно!

– В Канопень?

– В мое тело!

– Боюсь, это невозможно.

Мишанька запыхтел. Ведьма… и Аглая ведьма… он к ней со всей душой. Любил. На руках носил. Ни в чем-то не отказывал, а если и отказывал все-таки, то в сущих пустяках. Она же… она…

– Спокойнее, – сказала Верховная ведьма, чаек пригубляя. – В противном случае вашу силу придется блокировать. А это не слишком-то приятно. Да и не полезно.

– Силу?

Силы в себе Мишанька не ощущал. То есть, она должна была быть, ведь он маг и не из последних. Гурцеевы слабыми не бывают, но тут…

– Вы теперь ведьма.

– Ведьма? – почему-то получилось донельзя жалко.

– И потому останетесь здесь…

– Здесь?

– При школе. Вы же понимаете, что любая сила требует умения с ней обращаться.

Мишанька кивнул.

Рассеянно.

– Кроме того, принимая во внимание то, что вы… теперь… как бы это помягче выразиться…

– Ведьма?

– Женщина.

– Ведьма!

– Ведьма и женщина, – согласилась Эльжбета Витольдовна. – Так вот, помимо силы вам стоит… научиться еще многому…

– Чему?

– К примеру, тому, как держать себя в обществе.

– Я умею держать себя в обществе, – вот теперь Мишанька даже обиделся, потому как учителя у него были отменнейшие.

– Безусловно. Но, поймите, от женщин требуют немного иного.

– Чего же?

Сказал и подумал, что, может, и требуют, но он, Мишанька, если и баба, то исключительно временно. Да и вовсе в таком обличье никому показываться не станет, что… если прознают?

В Клубе?

Или тот же Охлыстин… он же потом до самой смерти покою не даст. Нет уж, никуда-то и никому-то Мишанька показываться не станет.

– Спину держать следует прямо, но с этим вам поможет корсет, – Эльжбета Витольдовна мягко улыбнулась. – И ноги… ни одна уважающая себя женщина не будет разваливаться в кресле. И уж тем паче не станет хмуриться. От этого морщины возникают. Выражение лица должно быть всегда дружелюбным, показывающим, сколь вы милы… а уж ругаться… вы же не хотите, чтобы про вас подумали дурно?

– Мне… – Мишанька понял, что еще немного и вновь заорет дурниной, а стало быть… стало быть его опять усыпят. И будут держать во сне… сколько? Вечность?

Нет, надобно успокоиться.

Он все-таки княжич Гурцеев, наследник…

…не наследник. То-то братья обрадуются, особенно младшенький, которому всегда казалось, что Мишанька наследства не достоин.

– Вижу, у вас получается взять под контроль эмоции, – Эльжбета Витольдовна поднялась. – А стало быть, и с прочим справитесь…

…справится.

Всенепременно. Дайте только сбежать. Сбежать и… и найти треклятую ведьму. И пусть она возвращает все, как было!

Именно.

Мишанька вздохнул с немалым облегчением. И, спохватившись, сказал:

– Мой отец…

– Согласился, что вам стоит некоторое время провести здесь. Для вашего же блага.

И улыбнулась этак, снисходительно, по-ведьмински… ведьмы… все они… нет уж, Мишанька не позволит, не станет… он выберется.

Найдет Аглаю.

И там… там он найдет способ заставить её все вернуть. Именно. Найдет.

Любой.

Стася никогда-то прежде не испытывала столь острого, всепоглощающего почти желания убить человека. Одного конкретного человека, который, чуялось, справится и без неё.

– Соболезную, – не слишком искренне, даже с радостью, произнес князь Радожский.

– Не дождетесь, – огрызнулась Стася. – Он живучий.

И постаралась сама поверить, что живучий.

А ведь…

В лесу зачарованном не сгинул.

На болотах не пропал.

И… и тут справится. Вот только пусть вернется, Стася ему выскажет все, что на душе накипело. И скалку возьмет по древней женской традиции, чтоб слушалось внимательней.

– Ах ты, ирод! – взвыл честный купец и, подскочивши, вцепился сыну в волосы. – Это что ж ты удумал-то… тварь нечистую на людей…

Парень взвыл и попытался вывернуться из крепких отеческих объятий, да не тут-то было. Пусть и гляделся он крупнее батюшки, да только то ли умений не хватало, то ли силенок. Но короткий удар в живот заставил его согнуться пополам.

– Думаю, – князь стыдливо отвел взгляд и сделал вид, что вовсе не говорил ничего этакого, но вообще делом занят.

Важным.

– Думаю, что люди тут – дело третье… скорее уж целью были вы, – и говорил-то спокойно, с сочувствием даже, а купец застыл. И нахмурился. И что-то этакое в глазах его появилось, что Стася почти посочувствовала неудачливому убийце.