Пони Педро

«Это что еще за безобразие?» — фыркнул Педро.

Минна, разобидевшись, соскочила с кормушки.

Цепи запутались еще больше. У Минны цепь укоротилась, и козе пришлось встать на задние ноги. Педро очень удивился, когда Минна вдруг встала на задние ноги, как человек. Минна испугалась вытаращенных глаз Педро. Так они стояли, глядя друг на друга. Наконец Минна устала и опрокинулась на спину. Цепь натянулась. Ошейник стал душить козу. Она судорожно забилась и заверещала. Педро опустил голову и стоял не шелохнувшись, пока мы не освободили Минну.

Мы очень гордились нашим умным Педро: ведь несмотря на свое презрение к глупым козам он спас Минне жизнь. Жена высмеяла наше ребячество:

— Просто-напросто цепь сдавила ему горло, вот и все.

ПЕДРО УЧИТСЯ РАБОТАТЬ

Жена ненадолго уехала в город. Криста и я, страстные лошадники, воспользовались этим, чтобы обучить Педро возить тележку. Подержанную упряжь для пони нам прислали по почте. Старенькую, шаткую тележку мы раздобыли в маленьком городке за лесом.

Тележку пригнал развозчик молока, прицепив ее к своей подводе. Он оставил ее на большой дороге в конце нашей долины.

— Ну, впрягайте вашего щенка, — сказал он.

Лошадь, которая не съедает десяти фунтов овса в день, для крестьян, с их тягой ко всему внушительному и основательному, не лошадь, а так, одно недоразумение.

— Это уж не твоя забота, кто отвезет тележку домой, — обидевшись, сказал я молочнику.

Мы надели на Педро упряжь. Он фыркал, косясь на смазанные ваксой ремни.

— Тихо, Педро, это сапожная мазь!

Однако Педро успокоился не сразу. Возможно, он почуял запах лошади, которая ходила в упряжи до него.

Взнузданного Педро мы повели к тележке, волнуясь, как дети перед раздачей рождественских подарков. Потянет ли? Мы поглядывали на луга. Мы высматривали там не осенние цветы, а крестьян. Нам было бы очень неприятно выставить себя на посмешище, если бы из нашей затеи ничего не вышло. Какое обывательское понятие о чести! Поймав себя на этой мысли, я спохватился и бодро зашуршал хлебными корками в кармане.

Две длинные жерди, между которыми идет лошадь, называются оглоблями. Педро никак не мог взять в толк, зачем ему становиться меж двух дубинок? Дубинки больно бьют; ему, видимо, уже довелось в этом убедиться. А теперь хотят, чтобы он сам стал между дубинками? Дудки!

Подать сюда хлеб! Криста потчевала Педро хлебом, похлопывала и поглаживала, отвлекая его внимание. Тем временем я схватился за постромки и потихоньку, задом, завел любителя вкусно поесть между оглобель. Номер удался: Педро все еще был занят хлебом, а я уже затянул на оглоблях ремни и привязал постромки к вальку. Наступил решительный момент. Я схватил вожжи. Криста положила на ладонь кусок хлеба и, вытянув руку, попятилась.

— Н-но, Педро!

И Педро пошел как ни в чем не бывало. Он схватил хлеб. Криста отпрыгнула в сторону. Педро жевал и шел вперед, все вперед. Тележка, тарахтящая где-то позади, за хвостом, нисколько не мешала ему. Так мы заделались настоящими возчиками. Наконец весь хлеб был съеден. Педро хотел остановиться. Но нас это вовсе не устраивало. Мы так радовались, что Педро везет тележку! Я взмахнул кнутом:

— Н-но, Педро!

Педро побежал от кнута в конюшню, увлекая за собой тележку. В этом-то и состояла вся хитрость. Но нас так и распирала гордость.

— Да ведь он пустую тележку тянет, ваш недоросток! — крикнул нам какой-то крестьянин на лугу.

— Садись, он и тебя потянет, и твой скверный язык! — задиристо крикнули мы в ответ. Мы верили в нашего Педро.

На березе хохотал зеленый дятел.

ЛОШАДИНЫЕ СТРАХИ

По утрам, когда солнце поднимается из туманов, на берегу заросшего камышом озера, под высокими соснами, трубят журавли. Они встречают солнце трубными кликами, словно говоря нам, жителям маленького хутора:

«Вылезайте, сони, из перин! Красно солнышко давно взошло!..»

При этих трубных звуках ты кажешься себе грешником перед судом общественности. Ты чувствуешь себя ничтожным и виноватым и невольно вспоминаешь все свои грехи и упущения. Крадучись ты спешишь к письменному столу и принимаешься за работу.

Мой труд успешно подвигался вперед. Герой романа благополучно преодолел тяжелый этап своего жизненного пути и духовно созрел. Тут меня вызвали в город на заседание, и пришлось все бросить. За это время и герой и Педро одичали.

Наконец все же выдалось свободное воскресенье. Мы решили выехать на прогулку. Везти нас должен был Педро. Запрягая его, мы снова пустили в ход хлеб.

Все готово. Не без опаски мы садимся в тележку.

— Н-но!

Педро оглядывается. А где же хлеб? Я взмахиваю кнутом. Педро пускается наутек. Убегая, он увозит с собой тележку, а вместе с нею и нас.

Ох уж этот человек с его хитростью! Он говорит лошади: «Я вижу, тебе некуда девать силу. Поработай на меня!» Он прицепляет к лошади повозку, грозит кнутом, и он все еще недоволен! «Удираешь? Так прихвати с собой меня и мои тяжелые мешки!» Лошадь тащит и его, и груз. Теперь он доволен и говорит: «Лошадь отлично везет». Как бы не так! Следовало бы сказать: «Лошадь отлично удирает».

Кристе захотелось править. Я передал ей вожжи. Мы поменялись местами. Кучер должен сидеть справа.

— Н-но, Педро, пошел!

В этом шипящем «пошел» Педро почудилось что-то страшное. Он припустил во всю прыть, перешел на рысь. Тип-топ, тип-топ — выстукивали маленькие копытца. Вдохновленный тарахтеньем тележки, запахом смолы, доносившимся из лесу, и перекличкой дроздов, я сочинил извозчичью песню:

Типи-топ, типи-топ, Славный мой конек. Гей, трусцой с горы на горку, Славный мой конек. Человечий век недолог, А путей-дорог так много. Человечий век недолог, А путей-дорог так много…

Педро шарахнулся. Криста с перепугу выпустила вожжи. «Эх ты, горе-кучер!..» Педро приударил галопом. Я подхватил вожжи. Еще немного, и они сползли бы на землю. Тогда нам оставалось бы только соскочить с тележки. Я не спеша натянул вожжи.

— Тише, тише, все в порядке! — успокаивал я Педро.

Заодно я успокаивал и самого себя. Педро пошел рысью, еще минута — и он снова отстукивал «тип-топ», мерно и чинно, словно заправская крестьянская лошадка.

Упоенный собственной мудростью, я принялся поучать Кристу: