Понимай

А как же с четвертой ампулой? Никак не могу выкинуть ее из головы: любая неудача, на которую я натыкаюсь на своем нынешнем плато, напомина­ет мне о возможности более высоких вершин.

Конечно, есть серьезный риск. Инъекция мо­жет дать осложнения в виде повреждения мозга или безумия. Искушение от Дьявола, быть может, но все же искушение. И я не вижу причин сопротив­ляться.

Риск был бы меньше, если бы я сделал себе инъекцию в условиях больницы или если бы кто-то был в моей квартире. Однако я решаю, что инъек­ция либо будет успешной, либо вызовет необрати­мые повреждения, и потому обхожусь без этих пре­досторожностей.

Я заказываю аппаратуру у компании-поставщика медицинского оборудования и сам собираю прибор для интраспинальных инъекций. До полного эффекта могут пройти дни, а потому я запираю себя в спальне своей квартиры. Не исключено, что реакция у меня окажется бурной, и я убираю все бьющееся, а к кро­вати привязываю свободные петли. Соседи, если ус­лышат, решат, что это воет наркоман.

Я делаю себе инъекцию и жду.

Мозг горит огнем, позвоночник прожигает спи­ну, я почти в апоплексии. Ослеп, оглох, ничего не ощущаю.

И галлюцинирую. С такой противоестествен­ной ясностью и резкостью, что это не могут не быть иллюзии, мерещатся мне несказанные кошмары, они нависают надо мной — сцены не физического насилия, но душевного увечья.

Ментальная агония — и оргазм. Ужас — и исте­рический смех.

На краткий миг возвращается восприятие. Я лежу на полу, вцепившись себе в волосы, и вырван­ные их пучки лежат рядом со мной. Одежда про­мокла от пота. Я прикусил язык, в горле горит — от крика, наверное. От судорог все тело в синяках, вероятно, есть и сотрясение, если судить по шиш­кам на затылке, но я ничего не чувствую. Часы прошли или мгновения?

И снова зрение затуманивается, и возвращается ревущий шум.

Критическая масса.

Откровение.

Я понимаю механизм собственного мышления. Я точно знаю, каким образом я знаю, и понимание стало рекурсивным. Я понимаю бесконечную рег­рессию самопознания — не бесконечным движени­ем шаг за шагом, но постижением предела. Природа рекурсивного познания мне ясна. Слово «самосоз­нание» обретает новое значение.

Fiat logos. [3] Я постигаю собственный разум в терминах языка такого выразительного, какого я никогда не мог себе вообразить. Как Бог, создаю­щий порядок из хаоса словом, я создаю себя заново этим языком. Он мета-самоописывающийся и самоизменяющийся: он не только может описать мысль, он может описывать и изменять собствен­ные операции, причем на всех уровнях. Что бы дал Гёдель, чтобы увидеть такой язык, где изменение предложения влечет за собой адаптивные измене­ния всей грамматики?

3

Да будет слово (лат.).

С этим языком я теперь понимаю, как работает мой разум. Я не притворяюсь, будто вижу, как сра­батывают мои нейроны — оставлю такие заявки Джону Лилли и его экспериментам шестидесятых годов с ЛСД. Нет, я воспринимаю гештальты, я вижу, как создаются и взаимодействуют менталь­ные структуры. Я вижу, как думаю, и вижу уравне­ния, описывающие это мышление, и вижу себя, воспринимающего эти уравнения, и вижу, как урав­нения описывают, что их кто-то воспринимает.

Я знаю, как из этих уравнений возникают мои мысли.

Вот эти.

Поначалу я ошеломлен свалившейся на меня информацией, парализован осознанием самого себя. Через несколько часов я научаюсь контролировать этот самоописывающийся поток. Я его не отфильтро­вал, не отодвинул в фоновый режим. Он соединился с моим мыслительным процессом и используется в про­цессе моей обычной деятельности. Еще не сразу я научусь извлекать из него пользу без усилий и дей­ственно, как балерина, полностью владеющая своим телом.

Все то, что я знал о своем разуме теоретичес­ки, я сейчас вижу явно и детально. Подводные течения секса, агрессии и самосохранения, изме­ненные условиями воспитания в детстве, сталки­ваются друг с другом и иногда маскируются под рациональные мысли. Я узнаю все причины своих настроений, знаю мотивы, лежащие в основе всех моих решений.

И что можно сделать с этим знанием? Многое из того, что обычно называют «личностью», в моей власти, а высшие уровни моей психики определя­ют, кто я сейчас. Я могу погрузить свой ум в самые разные ментальные и эмоциональные состояния и при этом осознавать эти состояния и иметь воз­можность восстановить исходные условия. Я понял механизмы, которые действовали, когда я выпол­нял сразу две работы, я могу разделить сознание, одновременно почти полностью сосредоточиваясь на двух и более проблемах и полностью их видя в целом, мета-осознавать их все. Что я еще могу?

Я заново узнаю свое тело, будто вдруг культю инвалида заменили рукой часовщика. Управлять подчиняющимися воле мышцами — это просто, координация у меня нечеловеческая. Навыки, ко­торые обычно вырабатываются после тысяч повто­рений, я могу запомнить за два-три. Я нашел видео, где сняты руки играющего пианиста, и вскоре мог повторить его движения, даже не имея перед собой клавиатуры. Избирательное сокращение и расслаб­ление мышц увеличивают мою силу и гибкость. Время мышечной реакции — тридцать пять милли­секунд как для сознательных, так и для рефлектор­ных действий. Изучить акробатику и боевые искус­ства мне было бы просто.

Я телесно осознаю функции почек, всасыва­ние питательных веществ, работу желез. Я даже знаю, какую роль играют в моем мозгу нейромедиаторы. Осознание требует более активной моз­говой деятельности, чем в любой стрессовой си­туации с резким выделением гормонов надпочеч­ников. Часть моего разума поддерживает условия, которые убили бы обычный ум и тело за несколь­ко минут. Корректируя программы своего разума, я испытываю приливы и отливы всех веществ, что включают мои эмоциональные реакции, подхлес­тывают внимание или слегка меняют отношение к разным предметам.

А потом я обращаю взгляд наружу.

Ослепительная, радостная, ужасающая симмет­рия окружает меня. Столько заключено теперь в окруживших меня узорах, что вот-вот сама вселен­ная разрешится в виде картины. Я приближаюсь к окончательному гештальту: контексту, в котором любое знание встает на место и сияет; это мандала, музыка сфер, космос.

Я ищу просветления не духовного, но рацио­нального. Мне еще надо пройти дорогу к нему, но сейчас она не будет постоянно ускользать из-под пальцев. Имея теперь язык моего разума, я могу точно рассчитать расстояние между мной и этим просветлением — я увидел свою конечную цель.