Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства

Присутствие «внешника»-бессребреника в руководстве религиозной организации существенно более опасно, чем «внутренника». Приглядитесь к реальной жизни любой деноминации: вора-служителя, позарившегося на церковные кассу или имущество прихожан, могут застать на месте преступления, хотя бы ненароком, и по этой причине изгнать — однако, изгнав, иерарховерующие обычно не в состоянии сделать никаких выводов относительно самих себя: почему это они столь долго считали вора если не святым, то хотя бы просто хорошим человеком и повиновались ему?

А вот «внешник» (а в дальнейшем и «когорта» с «сынами») подобным контингентом и вовсе может быть приравнен разве что не к «равноапостольному». Даже после его смерти и прекращения психоэнергетического подавления, ведь с точки зрения суверенитизма он не совершает вообще никаких преступлений. Командовать любит? Ну так это, скажут, от высокого религиозного рвения. Неугодников преследует и выживает? Во-первых, скажут, заслоняя грудью авторитета: «не судите, да не судимы будете». А во-вторых, скажут, это от желания, чтобы в церкви было единомыслие и порядок — по Писанию. Ради Бога старается. Ради детей. Дескать, ради этих маленьких умилительных чад. Людям служит и т. п. Дескать, не всем повезло с воспитанием — у «командарма», да, предки-солдафоны, да и сам он свой в казарме (на скамье для гребцов галеры), но ведь не ворует же и тридцати сребреников не выторговывает, притом аскет, своего не ищет, всё только ради дела.

Даже в откровенно «внутреннических» религиозных организациях начальство допускает в свой круг «внешников»-бессребреников (точнее, «когорту», об этом в главе «Зверь был, и нет его, и явится») — допускает в качестве ширмы-вывески, дескать, вот оно, ходячее доказательство благого действия Святого Духа.

Новый завет не был бы сколь-нибудь честной книгой, если бы не были описаны безобразия в первоапостольской церкви, прежде всего триумфальное шествие авторитета-«внешника» (вернее, до Преступления «внешника», а после—«сына»; см. главу «Зверь…»).

Тем более триумфальное, что Иуда был разоблачён отнюдь не учениками. При жизни Иуды ни один из учеников не смог достичь такого духовно-интеллектуального уровня, чтобы быть с предателем несовместимым.

Отсюда следствие: холуйская преданность части спутников Иисуса авторитету-«внутреннику» должна была воспроизвестись и с авторитетом-«сыном».

И в Евангелии (включая «Деяния апостолов» и Послания) это триумфальное шествие авторитета-«сына» зафиксировано.

Очень отчётливо.

Думается, Павел был не единственным неугодником, кто пытался обличить Петра.

Пётр, вождь-некрофил, понятно, не был способен согласиться на низвержение до прежнего состояния бригадира рыбаков. Не мог он и не противостоять попыткам его разоблачить.

Действительно, Пётр в своей роли «воодушевлённое благородство» оказался в уязвимом положении. У сколь-нибудь думающего человека не мог не возникнуть ряд вопросов:

— что это вдруг Петра первосвященники за преступное кровопускание в Гефсиманских садах не преследовали?

— что это вдруг Пётр взялся за меч (и вообще его носил)?

— что это вдруг Пётр, видя перед собой Иуду и первосвященников, выбрал для удара Малха, человека, по всей видимости, порядочного и впоследствии уверовавшего во Христа?

И так далее.

Пётр, безусловно, защищался — потоком лжи.

Вожди обычно не сильно логичны, но убедительны.

А манера защиты у них всегда одна — нападение.

Всякий свидетель опасен лишь пока он зрим. Малх тоже был опасен до тех только пор, пока мог показывать всем своё разрубленное и исцелённое ухо. Но стоит «ухоносца» изгнать, и всё успокаивается. Поди докажи ты, задающий вопросы, кто он, этот Малх. Нет уха — нет проблемы.

Нет, поносить Малха не умно, ругань тоже реклама — Малха лучше всего было просто замолчать. Не упоминать вовсе.

Странное дело! Обращаешься к церковной традиции: обо всех упомянутых в Евангелии персонажах сведения о дальнейшей их жизни есть, пусть того же неприемлемого качества, как и сведения о множественных казнях и самоубийствах Пилата, но всё-таки есть. А вот о Малхе — молчок.

И ещё. Кто не знает, что лучшее место для сокрытия трупов — это гора трупов. Следовательно, Пётр-«сын» должен был посвятить существенную часть своего времени выпячиванию вины невольных участников казни Иисуса — вторичных её этапов.

Объекты для подобной отвлекающей травли очевидны: Симон Киринеянин да Понтий Пилат с Малхом.

Но что бы ни говорили об Истине и таланте Пилат с Малхом, главный авторитет Пётр всё равно был более всех убедителен…

Подобное — к подобному. Схожие обстоятельства всегда сближают: Малха, р`авно как и Пилата, не принимали ни иудейская община, ни секта апостола Петра, ни, понятно, римская иерархия. И потому у Пилата с Малхом, как у людей общей участи и судьбы, не могла не возникнуть взаимная симпатия. Вообще говоря, не удивлюсь, если в вечности узн`аю, что Малх из собеседников Пилата стал и его спутником — и они ушли на Волгу вместе. Занятная парочка: сформировавшийся антисионист и человек, которому, наверно, понадобится не один год, чтобы выветрился впитавшийся в Храме сионизм «внутреннического» оттенка. Малх готов был простить Пилату многое, если не почти всё—кроме нееврейского взгляда на иерархию евреев (даже после исхода из этого народа неугодников). Представляю, как они порой друг с другом цапались!..

Истина неприятна сама по себе.

Соответственно, любой текст, и прежде всего подробное Протоевангелие, Петру должно было казаться, так скажем, «недовыраженным» («да, оно обширно, многодельно, глубоко, но…»). А «довыраженным» вождь Пётр принуждал попавших под его власть считать те переложения Протоевангелия, в которых не осталось упоминаний ни о руководящей роли Иуды среди учеников Иисуса, ни о том, что Пётр по психоэнергетическому влиянию на учеников был подобен Иуде и именно поэтому после смерти предателя занял его место руководителя в иерархии, ни упоминаний об оцеплении из римских легионеров во время Ареста, ни эпизода с покушением именно Петра на обезглавливание христианина… Рационализация: субъевангелия оптимальны с точки зрения объёма, стиля и т. п.

Не зря, не зря Иисус, напоследок в очередной раз призывая Петра к покаянию, повторил ему во всеуслышанье: «Паси овецМоих!» (Иоан. 21:16, 17). «Моих!» А не стадо баранов!

Кстати, этот эпизод, всем известный, но, похоже, а литературе никем верно не осмысленный, присутствует только в евангелии от Иоанна, которое, повторимся, было написано спустя десятилетия после смерти Петра.

…Я говорю тебе: ты — Пётр, и на сём камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её…

Матф. 16:18

И привёл его к Иисусу. Иисус же, взглянув на него, сказал: ты — Симон, сын Ионин; ты наречёшься ‹будешь наречён позднее. — А.М. › К`ифа, что значит: «камень» ‹греч. — Пётр›.

Иоан. 1:42

Не может не бросаться в глаза различие стилей — туманный у Матфея, более определённый опять-таки у Иоанна. По Иоанну получается, что звание «Великого кормчего» («Отца народов», «Краеугольного камня» и т. п.) Петру дал не Иисус, а даст некто в будущем. Этот некто на самом деле коллектив, стая, кощунственно называющая себя церковью Божьей.