Понурый Балтия-джаз

Подобрала меня хмурая дамочка в поролоновой куртке и пуховом берете с булавкой в форме фазана. Она притормозила "Ладу", будто очнувшись ото сна, и машину занесло, а потом стукнуло о кромку тротуара задними колесами. Пришлось отскочить, снова подойти и изложить просьбу: могу заплатить и до Таллинна, как насчет этого?

Ссадину на лице я заштукатурил зубной пастой, смешанной с каким-то кремом, найденным в ванной комнате Йоозеппа. По тому, как взглянула хмурая дамочка, я понял, что грим не удался.

В Пярну перед мостом через Саугу я не стал смотреть в сторону набережной.

После Керну остатков вчерашнего побоища я не заметил, сколько ни вглядывался.

Вылез я в Таллинне у "Паласа". Обошел гостиницу с задворок и перебросил пакет через ограду. Сказал вслух никому:

– Ваши действия, господин следователь?

В кармане вельветовых брюк, немного резавших в поясе, лежала бутылочка с молоком и пакетик фарша для Мурки. Мамаша, наверное, голодала, пока я буйствовал на дорогах.

Неподалеку от представительства "Балтпродинвеста" я выпил настоящего капуччино в молочном баре, где воспитанные клиенты изо всех сил старались не смотреть на мое лицо.

После кофе я почувствовал себя готовым для звонка Марине. Ее дежурство кончалось через три с лишним часа, в полдень.

Она сняла трубку в пярнуском "Каякасе" после первого сигнала. Счастливым голоском дала оценку событиям:

– Подонок! Доблестный подонок! Двойное поздравление!

Она знала об обеих битвах.

– Да, - сказал я, - ты права, дорогая. Мне следует почаще вспоминать об ответственности перед нашими детьми...

– Сегодня решающий день, Бэзил, - сказала она.

– Почему ты напоминаешь об этом? Что-то не так?

– У меня такое чувство.

– Почему?

– Я реально смотрю на жизнь.

Она видела генерала, вот что означали её слова. И видела приготовления его и других постояльцев, по моим и по нашим расчетам, всего лишь к очередному, рутинному дню. И что-то в этих приготовлениях переставало быть, по мнению Марины, рутинным. Вот что также означали её слова.

– Много работы оказалось?

– Больше, чем я думала... А теперь извини, я должна вернуться к своим обязанностям.

Я услышал в трубке, которую Марина на секунду задержала над рычагом телефонного аппарата, густой баритон:

– Доброе утро, мадам.

– Доброе утро, генерал...

Не очень-то осторожничает, в гостинице знают, кто он, подумал я.

Если работы оказалось больше, чем Марина рассчитывала, это значит, что к генералу прибыло подкрепление. К нему - политическое или к охране боевое? Скорее, боевое. Перестрелка на улице Ратаскаэву, огневая стычка в кафе у Ратушной площади, битва на шоссе возле Керну и, наконец, взрыв машины на набережной в Пярну - сериал достаточный, чтобы запросить подкрепления.

Представляю, как нервничают с утра в центральной полиции, выскребая остатки резервных офицеров для скрытого оцепления генерала!

Чиновничьи проблемы...

Козырной туз перешел ко мне: я сделался невидимкой. Ге-Пе вчера же ночью понесся из Пярну с добрыми вестями к Чико. К везунчику, победителю милостью судьбы. Баловню и палачу сильных мира сего. Родившемуся с серебряной ложкой во рту. Как говорится, в рубашке. Который проглотил весть о моем уничтожении, не разжевывая.

До особняка представительства оставалось две сотни метров.

Обгонявший меня невзрачный господин слегка и преднамеренно зацепил мое плечо. Пальто свиной кожи сползало с узких покатых плеч, большой, не по размеру, картуз "а-ля Жириновский" сидел на ушах. Замаскированный под Ефима Шлайна крупный русский разведчик Скелет Велле вполголоса скомандовал мне:

– В следующий переулок направо, пятьдесят метров и опять направо.

Словно пытающаяся взлететь курица, Велле нервно воздел локти, загоняя сползающее одеяние назад, на плечи.

– Надо поговорить, - упершись мне в грудь длинными руками в пустынном переулке, сказал Ефим. Естественно, сам он был во втором комплекте своего маскировочного гардероба, кашемировом бушлате поверх блейзера.

– Слушаю, - сказал я и подумал, что сейчас начнется занудная разборка случившегося вечером и ночью.

– Твой гонорар переведен в Цюрих сполна, - сказал Ефим.
– Что бы тебе ни пришлось услышать на совещании, помни об этом. Перевод сделан на твой счет вчера. Запомнил?

– Запомнил, - сказал я.

Поодаль шла Марика, деревянно переставляя ноги в широких черных брюках по мокрому тротуару. Троица в полном составе отлавливала меня перед явкой в представительство. С точки зрения техники это было ужаснее, чем пароль про собачье мясо неделю назад.

Затеянный перехват был плохим предзнаменованием в начале важного дня. Он означал, что Шлайна отрезали от оперативной информации. Его не поставили в известность о моей героической гибели в Пярну. Ни Толстый Рэй, ни Дубровин, если Дубровин был информирован Толстым, не посчитали Шлайна достойным доверия. Иначе бы он не прибыл во главе своей грозной команды папаши и дочки Велле - перекинутся парой фраз с мертвецом.

Пришлось наскоро отчитаться о содеянном накануне.

Ухудшение положения для профессионала означает одно - появление новых возможностей, говорил Рум. Ефим повторил расхожий лейтенантский афоризм.

– Про твое сражение у Керну и взрыв на пярнуской набережной я ничего не знал, - сказал он.
– А зачем тебя занесло в Пярну?

– Проездом. Звонил оттуда Марике.

– Надеюсь, ты не совался к генералу в "Каякас"?

– Лично мне он не нужен.

– Хорошо... Сейчас отдай пушку, если с собой, Марике. Она пройдет мимо. Оружие вернется к тебе в лавке. В представительство с ним нельзя...

– О господи, - сказал я и, пока Марика целовала меня в щеку, уронил в открытую сумочку, висевшую на её плече, "ЗИГ-Зауэр".

На шелушившихся от избытка косметики скулах Марты Воиновой прибавилось сухих морщинок. Румяна, белила и тени контрастировали так, будто она раскрасилась перед походом на футбольный матч в составе бригады моральной поддержки. Шлайна Воинова одарила едва приметной улыбкой, меня не разглядела. Я помнил, что правила служебной этики в их конторе не предусматривают обмена приветствиями с наемниками. Или она была возмущена моим образом жизни, полагая, что я безобразно проматываю жуткие гонорары. Хотелось надеяться, что её утешила ссадина на моей щеке. Хотя, конечно, героическая гибель больше подошла бы в качестве наглядного примера того, что всякому воздается по грехам его. Как ни старался, я не смог определить по её лицу - знает она о моей вчерашней гибели или нет? Другими словами, сообщал ли Толстый Рэй об этом Дубровину?