Понурый Балтия-джаз

Меня и водка не взяла. Возрастное? Но и Дитеру столько же...

То, чем мы занимались после Легиона, наше ремесло, то есть кража информации, проще сказать - шпионаж, осуществляется людьми, выбирающими этот путь по душевному складу, что бы там ни плели про идеалы или, наоборот, про материальный интерес. Не вербовка делает человека разведчиком. Вербовка - следствие призвания. Характера. Методы, технические приемы, системы шпионажа, цели, ради которых к нему прибегают, одинаковы во всех странах. На Алексеевских курсах это стало очевидным немедленно. Умудренный международным опытом преподавательский сброд повествовал о самолетах-шпионах, кораблях, спутниках и прочей невероятной инструментальной чертовщине, включая и чертовщину в прямом смысле слова. Но самим своим существованием, всем прошлым опытом этот же сброд свидетельствовал, что люди, выбирающие стезю второй древней профессии, с вавилонских времен неизменно добровольцы, что власть и мощь того, чем их вооружают, зависят только от них. За утонченными штучками-дрючками, психотропными и техническими рычагами вмешательства в чужую жизнь, финансы и политику всегда найдешь живого, копошащегося человечка.

А человек - предатель, Иуда. Потому что он - продукт системы.

Из-за Ефима я становился продуктом его системы. И при этом никого, оказывается, не предавал. С точки зрения формальной логики, я, таким образом, не человек.

Дойдя до этой мысли, я вскочил и сел, вздыбив пуховик с простынями, отчего Дитер немедленно пробудился.

– Выпьешь чего?
– спросил я.
– Что-то жажда одолела...

– Нет, - сказал он.
– Пойду помочусь. Кажется, это по коридору справа?

– Утром тебе придется выкатываться раньше меня... В восемь явится констебль и с ним этот из управы, определенно агент из полиции безопасности. Хотят побеседовать. Ты ни к чему.

– Ладно...

– После этого контакт в одиннадцать тридцать в Пярну, пивная напротив торгового центра. Она одна.

Вода в унитазе шумела, как водопад, на весь дом. И, конечно, Дитер с грохотом уронил на сиденье крышку.

– У эстонца горит свет, - сообщил он.

– У тебя есть оружие?
– спросил я.

– Никакого. У тебя?

– Тоже. Не передумал?

– Рукопашная, конечно, выглядит диковато... План есть?

– Есть. Изложу завтра в пивной. Будешь ждать меня сорок минут. Потом уходи и контактируй с Мариной... С француженкой. Непонятно, каким образом, но ей известно, что со мной происходит раньше, чем моему оператору...

Я рассчитывал, пользуясь внезапностью, взломать двери амбара, в котором молодцы из кохвика на Пярнуском пляже складывали картонные коробки, меченные рисунком черепахи. Конверт с таким же опознавательным знаком из кармана Вячеслава Вячеславовича определенно наводил на мысль, что и картонки имеют аналогичное содержание - хрустящие банкноты российской, эстонской, финской и, может быть, ещё какой-то валюты. Фальшивые.

Вячеслав Вячеславович из всех захваченных мною трофеев востребовал банкноты. Кто его знает, может, только это и было поводом для моего уничтожения на том этапе событий?

Устраивать тайник-склад фальшивых денег в оживленном городском центре, в здании, охраняемом как архитектурный памятник, представлялось блестящей идеей. Не менее блестящим выглядел расчет перебросить партию поддельных банкнот заодно с похищенным генералом... Это и была моя паутинка. Ответственный за хранение ящиков, меченых черепахой, Гаргантюа Пантагрюэлевич немедленно заявится к историческому амбару для переговоров. Может, дойдет и до рукопашной возни с его молодцами, но - вряд ли. В обмен на уход из склада я запрошу информацию о логове Чико. Ге-Пе, конечно, после этого ринется к Вячеславу Вячеславовичу оправдываться. Наличие у меня немецкой поддержки, то есть Пфлаума, сдержит мстительную фантазию бывшего ракетчика, и, поостыв, Вячеслав Вячеславович удовлетворится условием сделки. Он, в конце концов, сообразит, что, отдавая мне Чико Тургенева, он полностью выводит меня из игры, потому что я получу то, что мне нужно. И, следовательно, этим Вячеслав Вячеславович лишит Шлайна возможности реально действовать против него. Вячеслав Вячеславович отвернется и от Дубровина, поскольку этот деятель станет более ненужным в качестве источника сведений о намерениях тех кругов в Москве, которые стоят за Шлайном и прислали его в Таллинн...

Я полагал, что на нынешнем завершающем, в целом успешном для него, исключая потери под Керну, этапе операции мой бывший вьетнамский и эстонский пленный не станет привередничать. Выдачи генерала я не добиваюсь, ящики остаются по принадлежности, сдать требуется одного Чико, да и не его самого, нужно лишь предоставить наводку. Таким образом, разработанная Вячеславом Вячеславовичем операция, по сути, не прерывается. "Икс-пять" выходит в море с деньгами и генералом, затем прибывает на место, деньги сданы и генерал обменен на нужного человека из Лефортова. А два бандита-наемника, то есть Бэзил Шемякин и Чико Тургенев, подбивают баланс взаимных расчетов как им заблагорассудится. Где-то за горизонтом финансовых, политических и иных интересов Вячеслава Вячеславовича.

А дальше... Дальше я видел для себя шанс, хотя и один из тысячи.

И в это время в глубине дома зазвонил телефон.

Я взглянул на часы: три сорок пять утра.

Йоозепп осторожно поскребся в дверь.

– Вас просит к телефону женщина, - сказал он, когда я приоткрыл её. Не правда ли, странно в такое время? И странно также, что вообще звонят, я не сообщал вам свой номер. Верно? Она очень настаивает...

– Извините, у меня нет халата, - сказал я.
– Скажите, что я подойду через минуту. Мне нужно одеть брюки...

– Набросьте одеяло и идите в пижаме. Эта женщина, кажется, в истерике. Она плачет. Рыдает, знаете ли...

Единственный аппарат в доме стоял в спальне Йоозеппа. Там горела настольная лампа, поставленная на горку книг, сваленных у кровати в изголовье. На переплете тома, брошенного у подушки, с закладкой между страницами, тисненым золотом значилось "БСЭ".

– Бэзил!
– заорал Ефим в трубке, едва я назвал себя.
– Где ты шляешься?!

– В данную минуту пробудился от сладкого сна там, где ты и нашел меня. Как это тебе удалось? И мне сказали, что ты рыдаешь женским голосом...

Ефим засмеялся. Делал он это редко. Начинал как бы покряхтывать в ускоряющемся темпе.

– Это я Марику подставил. На всякий случай. Откуда я знаю, в какого рода берлоге ты отлыниваешь от работы?

– Не думаю, что Марика рыдала только по мне. Мы убираемся из этой страны оба?

– Полиция безопасности обратилась с устным запросом относительно твоей личности в российское консульство. Просят просветить, что делает в этой стране писатель, произведений которого не могут найти в каталогах. Мы заявили, что не имеем с тобой связи. И тогда они ответили, что знают где ты... Администраторша "Каякаса" оповестила полицию безопасности о том, что ты увез некоего немца из гостиницы. А что по направлению в Синди полиции сообщил водитель такси, которого ты нанимал. Таким образом, тебя и немца добровольцы вели от "Каякаса" до притона, где вы засели вдвоем. Или компания разрослась? Полиция безопасности намекает, что человека твоего обличья видели с мешком возле музея во время инцидента. Эстонцам известно, что ты близок с Ге-Пе, как ты называешь Толстого Рэя, а также известно о твоем посещении базы подводного туризма в поселке Лохусалу и ещё ряда мест... У меня такое впечатление, что они подозревают тебя в принадлежности к группе Чико Тургенева. Якобы ты у него вроде эксперта по планированию.

Пока он говорил, я машинально открыл том на странице с закладкой, оставленной Йоозеппом. "Беотия, - прочитал я, - союз греческих городов..."

– Я и был таким экспертом, - сказал я Шлайну.

– Тогда считай приказом то, что сейчас услышишь. Убирайся из Таллинна. Первым же самолетом в любом направлении. С тобой рассчитались? Тогда чего ты выжидаешь?

– Встречи с тобой. Завтра... то есть сегодня в час тридцать пополудни в буфете лохусальского пансионата, - сказал я и повесил трубку.

В кухне удалившийся туда из деликатности Йоозепп, морща длинный нос, опрыскивал дезодорантом мусорное ведро с остатками нашего ужина. Действительно, немного припахивало.

– Обошлось?
– спросил Йоозепп.

Кивнув, я взял ведро, в прихожей сунул голые ноги в огромные меховые сапоги Дитера, набросил его мягкое дорогое пальто и вышел на улицу. Морозец прохватывал не меньше, чем две ночи назад на переходе по Пярнускому шоссе после достославной победы. Луна шла на ущерб. Под ногами похрустывали льдинки. Я вывалил из ведра пластиковый пакет с мусором в контейнер под навесом у кирпичной ограды в сорока метрах от дома. Вентиляционный проем между крышей и стеной давал прекрасный обзор, словно щель долговременной огневой точки.