Понять - простить

— А я вам скажу, — звонко, повысив голос, продолжала Липочка, — что незачем вам было браться за власть, когда вы ничего сделать не умеете. Вы ненавидимы и презираемы всеми. Вы палачи и убийцы русского народа, и ваш Ленин — архимерзавец и подлец…

— Как вы смеете! — забормотал молодой человек. — Да вы знаете, что за это вам будет! Вы оскорбляете народную власть!

— Оскорбление величества! Ха-ха! Слово и дело! Ну казните и меня, несчастную, голодную и затравленную женщину. Вам с такими только и бороться!

— Уб-бир-райтесь вон! Пока сами целы! Вон! Сию же минуту вон…

— Что уж, где уж нам уж проповедовать. Я говорю правду! Мерзавцы вы все, и со своим Лениным поганым, мерзавцы!

— Уберите вон ее, товарищи! — взвизгнула кожаная куртка и с силой через стол кулаком толкнула Липочку в грудь.

Липочка пошатнулась. Солдат подошел к ней и взял ее за локоть.

— Идем, — сказал он. — Все одно не переделаешь.

Подталкивая Липочку перед собой, он вывел ее в коридор. За ними выбежала кожаная куртка. Она была вне себя от ярости.

— Товарищи! — завопила она, и несколько красноармейцев особого отряда подошли, волоча по каменным плитам коридора винтовки. — Выгоните эту безумную женщину за ворота! Чтобы и духу ее здесь не было. Она оскорбляла рабоче-крестьянскую власть. Она вас оскорбляла!

Человек пять красноармейцев окружили Липочку. У нее так, что она и заметить не успела, выхватили ее свертки с хлебом и провизией для Венедикта Венедиктовича. Усталая, разбитая, ничего не видя перед собой от горя и внутреннего волнения, она машинально шла по Длинному коридору, толкаемая грубыми людьми.

— Ишь ты, контрреволюция какая выискалась! — шипел ей в уши рослый белобрысый солдат с белым опухшим лицом и маленькими косыми, желтыми глазами в белесых противных ресницах. У него во рту не было зубов, как у старика, и он шепелявил. — В чем душа держится, а туды же, бунты заводить. Прокламации пущать.

Его сосед, маленький, плотный, с круглым веснушчатым лицом, с полными щеками, бритый, круглолицый, схватив ружье наперевес, подталкивал Липочку прикладом под поясницу, и от этих ударов было больно, противно и гнусно, и Липочка, вздрагивая при каждом ударе, все более теряла сознание.

С визгом распахнулась на блоке дверь. Стоявшие у двери сторожа и служители выбежали вперед на двор, чтобы посмотреть, что будет дальше. Какая-то женщина-арестантка в коридоре диким голосом кричала:

— Товарищи! Опять женщину бьют! Опять насилие в тюрьме! Товарищи, протестуйте! Не дайте совершиться беззаконию!..

Яркий солнечный свет, игравший на белом снегу двора миллионом искорок, ослепил Липочку. Она увидала ясное небо, хотела вздохнуть полной грудью, набрать воздуху, схватилась руками за грудь и без чувств свалилась на снег.

В коридоре тюрьмы, не унимаясь, кричали женщины:

— Мучители!.. Кровопийцы!.. Скоро ли перестанете вы пить нашу кровь! Житья от вас, проклятых, нет. Мы задыхаемся!.. Кровопийцы!..

— Товарищи! Нас берут силой.

Покрывая женские голоса, ревел чей-то начальнический бас:

— Я вам покажу! Я с тебя, стеррь-вы, сшибу спесь. В карцый упрячу! Лишаю прогулки на неделю!

Красноармейцы и служители окружили лежавшую на снегу Липочку.

— Что же, товарищи, окочурилась, что ли? Не вынесла нашего красноармейского духу?

— Ничего. Отойдет… Вишь, шевелится.

Липочка вздохнула и подняла голову.

— Что с ей делать? — сказал маленький круглолицый. — В больницу, что ли, нясти?

— Зачиво в больницу! Нет таких больницов, чтобы контрреволюционеров таскать, — сказал высокий с белыми ресницами.

— Эва, хлопот не оберешься с ею, — хмуро сказал старый смотритель.

— Да и доктор не примет, — добавил другой. — Ее кормить надоть. Чуть душа в теле держится.

— А то стукануть ее, — раздумчиво сказал круглолицый. — И вся недолга.

Никто ничего не сказал. Наступило тяжелое молчание. Люди топтались на снегу, не зная, что делать с Липочкой. Она лежала, подогнув ноги и положив под голову руку.

— Стукануть, что ль? — сказал круглолицый, берясь руками за цевье винтовки подле штыковой трубки и сонными глазами оглядывая толпу.

Никто ничего не сказал, только сильнее вздыхали в толпе.

Круглолицый легким размахом винтовки нацелил углом приклада в висок Липочки и ударил ее по виску. Раздался короткий глухой стук. Липочка дернулась, хватилась руками за голову и застонала.

— Что зря мучаешь! — сказал высокий с белыми ресницами. — Бей как следовает!

Круглолицый опять так же легонько ударил, таким ударом, как бьют в крокет молотком по шару. И звук вышел похожим на удар по деревянному шару.

Липочка вскрикнула и села на снегу.

— А и живуча, сука! — сказал белобрысый.

— Бей, скотина, как следовает. Жива будет. Смотри, в ответ через нее попадешь!

— Я думал, так толеки… побаловацца да и пустить, — сказал смущенно круглолицый.

— Бей, скотина! — крикнул сзади чей-то громкий голос.

Круглолицый словчился, изогнулся и тяпнул прикладом по переносице. Липочка качнулась. Лицо ее залилось кровью, она упала ничком на снег, дернулась несколько раз ногами и затихла.

— Воропанов, — начальническим голосом распорядился один из тюремных сторожей. — Покличь-ка кого из арестантов уголовных посмирнее, отнести женщину в мертвецкую. А вы, товарищи, снег разгребите, ишь накровянила, сука. Нехорошо! Политические на прогулку выйдут, увидят.

— Пусть видют и понимают, — злобно сказал белобрысый, — это им не царизм, а рабоче-крестьянская власть.

XVII

Тело Наташи умерло. Ее глаза видели в светлом видении лестницу, ангелов и Богоматерь, склонившуюся к ней и простиравшую руки навстречу. И это было последнее, что видели ее земные глаза. Они плотно сомкнулись, и тело ее, прекрасное и истерзанное, лежало неподвижно на смятых загрязненных простынях. И Наташа уже не чувствовала его. Она не знала, где оно. Но свое «я» она чувствовала, сначала неясно, как бы в забытьи, потом яснее.

В необъятном просторе, в голубом эфире точно колыхалась она, уносимая к свету незримому. Несла с собой она мысли о земле. Не оторвалась еще. Не забыла земли. Знала, что к Богу несется она, и боялась предстать перед Ним.