Попаданец со шпагой-2

Вот хоть на пупе извертись! То, что эта гадина собиралась подвести под картечь и палаши французов пару сотен гродненских гусар, его превосходительство уже забыть изволили.

— Я и не предлагаю казнить — напугать. Смею вас уверить, что если мои слова не найдут отклика у предателя, то егеря отряда сумеют положить пули так, чтобы у мерзавца колени затряслись и он стал бы более откровенным.

В конце концов, ваше превосходительство, а имел ли этот мерзавец право на ношение военной формы? Если верить поручику вашего полка Глебову, то мэтр Жофрэ лгал, что участвовал в сражении под Фридландом. Что является враньём наглейшим — он в это время служил гувернёром в доме моего тестя.

— Не смею сомневаться в ваших словах, господин капитан, — не полез за словом в карман Кульнев, — но они не являются опровержением моего мнения, что данный француз действительно служит в армии Бонапарта. Когда вы в последний раз виделись с ним в усадьбе подполковника Сокова?

— Около полутора лет назад, — я понял, что дальше скажет генерал, и то, что возразить мне будет нечего.

— Значит, он вполне имел возможность уехать во Францию и действительно поступить на службу в армию Наполеона. Будете возражать?

— Ни в коем случае, мог. Но в наш лагерь он проник с целью, которую можно смело назвать провокационной, с целью подвести наших солдат под удар, неожиданный удар превосходящих сил противника...

— Что ему не удалось. Благодаря Господу и счастливой случайности в вашем лице. За что приношу искреннюю благодарность от всего полка.

Ишь ты: «моё лицо» упомянуто наряду с самим Господом!

Ладно, попробуем зайти с другой стороны:

— В таком случае, ваше превосходительство, прошу разрешение на получения удовлетворения за клевету со стороны вашего пленника.

— Что? — вытаращил глаза генерал. — Вы хотите с ним драться?

— Почему бы и нет? По-вашему, его ложные обвинения не задевают мою честь?

— Отчего же вызов не прозвучал сразу?

— Именно из за того, что мне он казался более ценным живым. Он мог сообщить ценные сведения, вот я и решил не торопиться...

— К тому же, Вадим Фёдорович, — вмешался Сиверс, — вам необходимо будет и моё разрешение на дуэль. А я его не дам. Не гоже во время войны рисковать своей жизнью, где-либо, кроме как в бою с врагом.

— Так я прошу разрешение именно на бой с врагом.

— Который уже не представляет опасности для России. К тому же вы сами обмолвились, что он являлся учителем фехтования...

— Я, смею вас уверить, владею шпагой весьма недурно. Прошу прощения за нескромность. Пару раз уже довелось скрестить клинки с этим французом в учебных боях. И у меня есть все основания уверенно рассчитывать на успех в поединке с ним.

Оба моих собеседника удивлённо вскинули брови.

— Вы действительно хорошо фехтуете, капитан? — спросил Кульнев.

— Когда служил вместе с подполковником Засядько, мы с ним неоднократно сходились на помосте. На равных.

— С Александром Дмитриевичем? — ещё больше удивился граф. — Мастерство подполковника во владении шпагой известно всей армии.

— Несомненно, — кивнул Кульнев. — У меня нет причины сомневаться в ваших словах, капитан. Хотя, честно говоря, я и удивлён. Допускаю, что вы действительно уверены, что одолеете в бою этого француза. Но откуда такая кровожадность?

— Ваше пре...

— Яков Петрович.

— Яков Петрович, — практически без паузы после фразы гусара продолжил я, — дело даже не в его клевете по отношению ко мне. Он хотел подготовить провокацию, которая могла бы открыть французам путь к дому, в котором он много лет знал только добро, к дому, за счёт которого жил в последние годы...

В моих глазах он настоящий предатель Предатель тех, с кем жил вместе, тех, кто кормил и поил его.

А у меня в усадьбе жена. Мы ждём ребёнка... И вы хотите, чтобы я спокойно реагировал?.. Я уже на смоленском направлении успел насмотреться на то, как ведут себя на захваченной территории «просвещённые европейцы»...

На самом деле, ещё минуту назад я о таком совершенно не думал, но пытаясь найти убедительный аргумент для генерала, наткнулся на эту мысль, и «накрыло» — самолично был готов этого гада «ломтями настругивать»...

— Успокойтесь, Вадим Фёдорович, — Кульнев не скрывал своего удивления, вероятно, увидев вдруг столько ненависти на моём лице. — Я, кажется, понял ваши чувства, но сегодня мы, вероятно, всё равно ничего не решим. Планируемая операция, скорее всего, не состоится. А ваш вызов пленному я передам. Обещаю. Не возражаете, Егор Карлович?

— Собирался возражать, но теперь воздержусь, — понимающе посмотрел на меня Сиверс. — Едемте домой, Вадим Фёдорович. Хорошо?

Мы с полковником откланялись.

Вечерок был душноватым, август выдался вполне себе «высокоградусным». Даже в конце месяца, когда ночи далеко уже не июльские, спать под одеялом утомительно. А никуда не денешься — приходиться потеть, иначе комарьё живьём сожрёт.

Каждую ночь одолевали сожаления, что нельзя «вызвать» их «главного», и заключить с ним договор: «Каждый вечер с меня пятьдесят граммов крови на всю компанию, и оставьте в покое! И НЕ ЗВЕНИТЕ НАД УХОМ, СВОЛОЧИ!!».

Честное слово, с удовольствием подписал бы такую бумагу...

— В самом деле намерены драться? — прервал мои мысли непосредственный начальник.

— Ни секунды не раздумывая. Только бы этот мерзавец вызов принял.

— Ну что же, возражать не стану — решайте сами. Хотя очень обидно будет потерять такого офицера как вы в дуэли с пленным. Ладно, не стоит об этом.

Некоторое время ехали молча — достаточно трудно придумать тему для дальнейшего общения после подобного разговора...

А путь ведь недлинный — уже подъезжали к палаткам моих гавриков.

— Егор Карлович! — мысль, как всегда, пришла не в самое подходящее время. — Постойте!

— Слушаю.

— Смотрите: французы явно не дураки, они не могли рассчитывать, что наши кавалеристы сходу поверят пленному, и, очертя голову, проследуют значительными силами в указанном им направлении. Так?

— Конечно.

— Я так думаю: сначала они ждут разведку малыми кавалерийскими отрядами, которые не тронут, но одному из них «покажут» нечто весьма соблазнительное для атаки. А вот когда мы «клюнем» на эту приманку — расчехвостят наши войска. Что скажете?