«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го (часть 2) [СИ]
Шрифт:
— Ты че, курица недотоптанная, не видишь ни…а? Мы, твою мать, тебя защищаем, а ты…. такая б…ь совсем, не даешь поправить нервы расшатанные? Да мы сейчас тебя н…й всей бригадой… а потом… в… и… в…!
В первые секунды я тупо смотрел то на происходящее, то на Яшу, отвечающего мне таким же ничего не понимающим взглядом. Увидеть за неделю до наступления сорок второго года картинку, прилетевшую из самого начала лихих девяностых, я не ожидал! До чего же это напоминало наезд мелких бандюков на кооперативное кафе, просто писец! Это быдло в спортивных штанах и турецких кожанках вело себя точно так же! Даже слова почти такие же использовали!
Спохватившись, что, вообще-то, являемся немаленькими представителями
— Боец! А ну прекратить бардак! Ты… — И не успел договорить, как в носу у меня взорвалось и я полетел на пол, сбивая собой ближайший стол. Попытавшийся схватиться за кобуру Яша приземлился рядом. Градом посыпались удары ногами и прикладами, и все, что нам оставалось, это стараться не получить удар по голове и попытаться достать оружие. При этом я понимал — все! Пи…ц нам! Щас забьют! Тем более что кто-то из напавших бойцов кричал:
— Меси лягавых! Иначе нам хана!
На наше огромное счастье, мимо проходил патруль, составленный из бойцов морской пехоты, которые, услышав шум, быстро навели порядок и оказали нам первую помощь путем всовывания в наши пострадавшие носы все новых порций ваты. Если бы не было так больно и я не чувствовал такую злость, я бы, наверно, покатывался со смеху от этой картины. Да-а-а-а. За последние полгода я столько раз получал дюлей, сколько не получал за всю предыдущую жизнь! Может, это и есть главный смысл моего попадания сюда — получать дюли. Да и в голове не укладывается, что такое могло случиться. Ни фига себе, страх перед «кровавой гебней»! Не патруль — забили бы на фиг, и все!
Наконец, кое-как успокоив кровь и одевшись, мы отправились в комендатуру, захватив с собой перепуганную буфетчицу. Оказалось, что мы зашли не в ресторан или кафе, а в рюмочную.
Нужно было видеть лицо коменданта, когда старший патруля доложил ему о произошедшем, а Зильберман показал свое удостоверение и представил меня! Да-а-а. Шок — это по-нашему.
— Тофарищ кхапфитан. И щасто у фас тахое «феселье» бойцсы устрхаивают? — оставшись наедине с комендантом, спросил Зильберман, который из-за разбитых носа и губ говорил с забавным «акцентом».
— Да вы что?! — Капитан, выполнявший обязанности военного коменданта, аж задохнулся от возмущения. — Первый раз такое! Нет, я понимаю, всякое бывает. Были случаи мародерства, убийство было по пьяной лавочке. Но ТАКОГО ни разу! Поверьте, товарищи, подобного я и представить не мог. Чтобы красноармейцы напали на командиров, да еще и на сотрудников органов! Не могу поверить до сих пор.
— Вще быфает ф пферфые, — добавил я глубокомысленно. — Этих «орлоф» нушно фсерьес колоть. Мало ли? Пферетайте их в местхное НКВД. Пфусть пфорапфотают.
— Хорошо, товарищ старший лейтенант, передадим. — Капитан обреченно вздохнул: — Добавили, уроды пьяные, головной боли, — и выдал такую матерную конструкцию, что я аж заслушался! Блин, вот бы ТАК уметь! Это ж искусство настоящее — ТАК уметь ругаться!
Наконец, закончив дела в комендатуре — причем пришлось исписать не один лист бумаги, — мы оказались на улице. Переглянувшись, мы, не сговариваясь, заржали. Уж больно смешная рожа была у Яшки! Видимо, я выглядел не лучше. Иначе отчего Зильберман бы так ржал, косясь на мою физиономию?! Успокоился первым Яша:
— Ну фто, тофариш старший лейфенант, — попытался съехидничать он. — Фродолшим знахомстфо с хородом? Фремя еще есть.
— Да ну ехо в садницу, этот хород! Пфошли кх нам. Щас только роши болят, а фдрух еще нархфемся? Да и Мехлису долхшить нущно. — Я вздохнул, представив его реакцию. — Хоще щто фыпфить не усьпели. А то…
— Да, — Зильберман стал серьезным. — Мохли пфотумать, фто мы финофаты. Мол, пфяные
чекисты спфрофасырофали крафноармейсев…— Латно, Яф, фто уф феферь пфотелаеш? Пфофли фкорей к нам, а то «допфрые люти» Льфу Сахарычу такохго напфоют!
Мехлиса на месте не было, поэтому пошли в свою комнату, попросив дежурного сообщить о прибытии начальства и прислать нам медика. А то плоховастенько что-то стало. Подташнивает, и вообще…
Пришедший в скорости пожилой фельдшер только руками всплеснул, увидев нашу красоту, и сразу взял нас в оборот. Быстро удалив остатки Яшиных резцов, он взялся за наши «клювы». Больно, блин! В глазах аж искры летают, но дядька туго дело знает. У Яши кровь быстро остановилась, а у меня — ни в какую! Вроде бы все, прекратилось кровотечение, так нет! Опять бежит! Пришлось опять вату совать, иначе никак. Когда дядька уже собирался уходить, в комнату залетел Лев Захарович. Было видно, что он в курсе наших «приключений», поэтому, как только фельдшер вышел в коридор, приказал:
— Рассказывайте! Сначала Стасов.
Выслушав нашу историю в двух вариантах «исполнения», он задумчиво побарабанил пальцами по спинке кровати, на которой сидел, и подытожил:
— Понятно. Значит, так. Сегодня отлежитесь. Толку от вас сейчас… — Он внимательно посмотрел на наши лица и махнул рукой: — Не много толку. Я сейчас на передовую, нужно посмотреть вживую, как там обстановка. А завтра займемся любителями выпить и помахать ногами. Очень мне не нравится происходящее, и не только в вас дело.
— Товарищ комиссар, но комендант сказал, что такое впервые!
— Комендант многого не знает, — Мехлис раздраженно фыркнул. — Но подобное уже происходило, правда, не здесь. Ладно. С этим пока все. Отлеживайтесь, а я поехал.
Посмотрев на закрывшуюся за Мехлисом дверь, мы переглянулись и выполнили приказ — завалились спать.
Глава 23
Проснулся я от сильного удара по многострадальному лицу и грохота. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на полу рядом с перевернутой кроватью. Неподалеку матерился Зильберман, безуспешно выпутываясь из одеяла. На улице, не переставая, гремели взрывы и ревел запоздалый сигнал воздушной тревоги. Судя по начавшему светлеть небу, было уже утро. Придя, наконец, в себя, помог Яше выпутаться из одеяла и начал лихорадочно одеваться. Выспаться уже явно не получится! Да и с выбитым окном это сделать проблематично, учитывая мороз, стоявший все эти дни. Справившись с непослушной одеждой, мы выскочили в коридор и обалдели — большей части здания, в котором нас разместили, просто не было! В пяти шагах от нас коридор прерывался и начиналось дикое нагромождение из кирпича, досок и какого-то железа. Видимо, одна из бомб разрушила большую часть дома, и только чудом можно объяснить то, что он не развалился весь. Не обращая внимания на возможную опасность, я кинулся к развалинам. В голове была только одна мысль: «Мехлис жив. Его не было». Она крутилась без конца, будто я сам себя уговариваю в этом. Откидывая в сторону обломки досок и кирпичи, я сбил в кровь руки, но продолжал копать. Рядом, что-то глухо рыча, рылся Зильберман.
— Эй! Вы что там делаете?! Почему не в убежище?
Раздавшийся крик заставил меня прекратить раскопки и обернуться. Кричал дежурный, хорошо знакомый лейтенант — связист из нашей группы.
— Наши, кто не уехал с Мехлисом, все в подвале школы, вон там. — Он махнул рукой, показывая направление. — А меня отправили проверить, не остался ли кто в здании. Сержант, которого я отправлял вас разбудить, пропал. Я думал, вы вместе ушли куда-то, а оказывается…
Разведя руками, «летеха» уставился на нас. Вздрагивая и пригибаясь, он то смотрел на нас, то оглядывался на гремевшие взрывы. Матюгнувшись, мы кинулись к нему.