«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

— Уведите его. И проследите, чтобы он ничего с собой не сделал. — Берия снова поморщился. — Из-за одного гаденыша…

Тут зазвонил телефон, и Лаврентий Павлович вынужден был прерваться.

— Да. Да?! Это точно?!! — В голосе наркома появилась нешуточная радость. — Срочно сюда, в управление! И чтобы ни волосок не упал! Жду!!!

Бросив трубку, Берия с озадаченной улыбкой посмотрел на Федотова с Мартыновым:

— Вот так, товарищи! Не было ни гроша, а сразу алтын! Звонили из Реутова. Похоже на то, взяли нападавших на Стасову! Один тяжелый, без сознания, двое убиты, один сдался. Все имели липовые удостоверения сотрудников НКВД, бойцов и командиров РККА и паспорта. Двое из них были легко ранены ранее!

Вскочив из-за стола, он потер руки, прошептав: «Поговорим…» От этого шепота Мартынов вдруг почувствовал, как по спине пробежала холодная струйка пота, а Федотов улыбнулся так, что вторая струйка не задержалась!

Глава 31

Ночевать я остался в кабинете. Ну не могу заставить себя идти домой. Поздно вечером зашел Мартынов, потоптался молча у дверей и ушел. А я достал из Яшкиного стола папиросы, которые он хранил «на всякий случай», и закурил, бездумно глядя на свой стол. Хоть и обещал я Тебе, Господи, что не буду курить, но… Не простишь — и не надо! Не стало Олеськи, не стало ни старого Стасова, ни совсем старого Дмитрия Николаевича Сергеева. А кто есть? А хрен его знает. Какой-то тип с пустой душой. Интересно, а водка у нас есть? Проверил столы сослуживцев и нашел. Как ни странно, в столе Олеси обнаружил небольшую фляжку с коньяком, почти полную, а в Юркином — солдатскую фляжку со спиртом. Сделал большой глоток коньяка, закурил новую папиросу, закрыл глаза и задумался. Как дальше жить будем, товарищ Стасов? Благодаря последним событиям будет хорошо, если меня не запрут, а оставят «на коротком поводке». С какой стороны ни смотри, а люди Лаврентия Павловича облажались. Причем по-крупному! Из этого следует несколько вариантов моей дальнейшей судьбы: первый — самый неприятный для меня, но весьма вероятный — меня закрывают в укромном месте. Не хотелось бы этого, ни в коем случае! Второй — все остается по-старому — вероятность поменьше, но есть. Тоже не хочу. Да и не смогу. Третий вариант — что-то придумать свое. А что я могу придумать такого, чего не придумают эти «зубры»? Ни-че-го! По очереди, то затягиваясь папироской, то отхлебывая коньяк, я пытался придумать хоть что-то, что могло помочь мне не оказаться взаперти. Спохватившись, закрутил крышку фляжки и убрал все спиртное в сейф. Еще не хватало навести всех на мысли, что спиваться начинаю! Такого счастья мне и на фиг не нужно! Ладно, придется идти домой. На выходе меня остановил дежурный, сказав, что меня отвезут, мол, «специальное распоряжение». Через пять минут я сидел в машине с двумя крепкими сержантами, ехал домой. Проверившие квартиру сержанты пожелали доброй ночи, и я остался один в пустой квартире. Всюду царил идеальный порядок, полы чисто вымыты, все аккуратно разложено — прибрались! Плюнув на все, постелил себе в зале на диване и завалился спать. Спалось паршиво, всю ночь снилась всякая ерунда, но что именно — не запомнилось. А утром меня разбудил стук в дверь. Оказалось, что я тупо проспал! Быстро закончив утренние дела, я отправился в Управление, снова в сопровождении вчерашних сержантов — телохранители, однако.

На службе меня ожидала крайне неприятная процедура — опознание. Приехав в морг, я вдруг ощутил иррациональную надежду на то, что произошла ошибка, что Олеся жива, а женщина с ее документами мне неизвестна. Я смотрел на любимое лицо, ставшее каким-то неуловимо другим. Как в тумане, отвечал на вопросы следователя, с которым и приехал. Потом, с полным безразличием, опознал урода из Волновахи и снова отвечал на вопросы. Закончилось все тем, что в машине с Мартыновым мы выпили коньяка и поехали на службу. Почему-то я не чувствовал ни злости, ни тоски. Пустота и безразличие. Я спокойно разговаривал с Мартыновым, что-то спрашивал у него, отвечал сам, не испытывая при этом никаких эмоций. Как будто атрофировались все чувства разом, и, сообщи мне, что сейчас меня расстреляют, я только пожму плечами и спрошу — к какой стенке встать. В таком состоянии я и сел работать с бумагами. Докладные, рапорта, служебные записки и отчеты — все эти бумаги проходили перед глазами одна за другой. Некоторые я откладывал в сторону, чтобы потом посмотреть еще раз. Какие-то детали в них «цепляли» глаз, но что именно в них не так, не было понятно сразу. Последним документом в папке оказался очередной донос в особый отдел. Прочитав его в первый раз, я положил его в основные бумаги, но что-то «царапнуло глаз», и я вновь вернулся к нему. Более внимательно прочитал и понял, что меня насторожило. До боли знакомые слова! В заявлении «доброжелатель», Кабанов Андрей Фомич, 1901 г.р., беспартийный, работающий слесарем-кочегаром в эвакогоспитале № 2939 в Москве, по адресу переулок Якоревский, 8, сообщал о подозрительном поведении дворника, Минаева Игоря Сергеевича, 1920 г.р., после ранения и тяжелой контузии частично потерявшего память, непригодного к дальнейшей службе. Кабанову кажется, что Минаев притворяется и с памятью у него все хорошо, а еще «песенки антисоветские поет, када ево не слышат. Я случайно слыхал, там слова были — кто за Сталина за Ленина, я ж за всех российских баб…» И еще много всего в таком стиле. Интересно то, что все проявления нормальности возникли за неделю до написания заявления. Но самое главное — эти слова из песенки. Это ж «Любэ», «Самоволочка»! И дата доноса дает повод для оптимизма — всего три дня прошло! И куда только делось мое спокойствие! Я залетел в кабинет Мартынова, чуть не вынеся ему дверь.

— Вот! Нужно срочно ехать! — Мартынов смотрел на меня ошарашенным взглядом.

— Что вот? Куда ехать? Ты можешь нормально сказать — что случилось?<

> — Могу. — Я взял себя в руки. — Товарищ майор! При изучении бумаг выявлен случай, полностью подходящий под нашу тематику. Возможно, что этот случай идентичен тому, что произошел со мной. Имеются веские причины полагать, что человек — мой современник.

Пока я докладывал, лицо майора становилось все серьезней и серьезней.

— Какие доказательства?

Протянув ему бумагу Кабанова, я уточнил:

— Песенка, которую напевал Минаев. Это слова из популярной песни 90-х годов «Самоволочка», группа «Любэ». В совпадение я не верю.

Мартынов хмыкнул и поднял телефонную трубку…

— Сволочи!!! Палачи!!! Проклятая гебня!!! — Я с любопытством рассматривал бьющегося в истерике Минаева. Такое я видел только в фильмах, когда «плохие дяди», пойманные «хорошими дядями», очень переживали свой провал. Период конвульсий на полу закончился, и начался плач на стуле, с истерическими, невнятными выкриками. С каждой секундой я все больше убеждался, что перед нами именно мой современник. С не меньшим интересом за этой картиной наблюдали Мартынов, Федотов и сам главный «палач» — Лаврентий Павлович. Чуть в стороне от трясущегося на стуле Минаева стояли обескураженный следователь и врач. Посмотрев на этот цирк еще пару минут, Лаврентий Павлович спросил:

— Кто-нибудь хоть что-то понимает?

— Кажется, да, товарищ народный комиссар. — Берия повернулся ко мне, вопросительно подняв брови. — Очень похоже на то, что к нам попал так называемый «истинный демократ» и… — Берия прервал меня, махнув рукой.

— Пойдемте ко мне, товарищи. Пусть специалисты работают, а вы, Стасов, все расскажете с самого начала. — Покосившись на Минаева, он добавил: — Ни х… себе у меня слава! От одного моего вида люди в истерику впадают!

В кабинете у Лаврентия Павловича я договорил:

— Очень похоже на то, что в тело Минаева попал ярчайший представитель «истинных демократов». Только такой человек, с полностью задуренными мозгами, мог обделаться при виде вас и впасть в истерику. Я рассказывал, насколько сильно поливали грязью вас и органы долгие годы, вот и результат. — Я развел руками. — Судя по всему, он здесь чуть больше недели, пытался маскироваться, а тут приехали злобные чекисты и забрали его к палачам…

— Да. Я читал протоколы ваших допросов и ваши записи. Но одно дело — читать об этих людях и совсем другое, — Берия поморщился, — совсем другое дело увидеть своими глазами. Хорошо. Возможно, вы правы, но… не будем торопиться с выводами. Александр Николаевич, с завтрашнего дня вы и Стасов входите в группу, занимающуюся «Минаевым». Руководство возлагаю на вас, Павел Васильевич. Мартынов, Стасов, вы можете идти и… спасибо за работу, товарищи.

— Ваши фамилия, имя, отчество? — Капитан госбезопасности Сергей Петрович Соколов, назначенный следователем к лже-Минаеву, меньше всего напоминал палача из «кровавой гебни». Невысокий пухленький мужичок с ямочками на щеках, выдающими его улыбчивость, густые, с благородной сединой темные волосы, зачесанные назад. Брежневские брови над ярко-синими веселыми глазами. Приятный мягкий голос психоаналитика и экономные скупые жесты хирурга у операционного стола. При встрече он напомнил мне почему-то поросенка Фунтика, а не следователя «важняка», одного из лучших в наркомате. И меньше всего он походил на тех уж дегенератов-костоломов, кулаками и сапогами выбивающих нужные показания. Нет, при нужде, как я думаю, за этим не заржавеет, но сейчас явно не тот случай.

— Минаев… — Не дав ему договорить, Сергей Петрович всплеснул руками и проникновенно сказал:

— Голубчик! Ну что вы так волнуетесь? Успокойтесь, попейте водички. Она у нас наичистейшая, вкусная. — Посмотрев на жадно пьющего лже-Минаева, продолжил: — Вы, видимо, от волнения не поняли моего вопроса. — Голос Соколова был просто пропитан любовью ко всему миру. — Меня интересует ваше подлинное имя. То, которое вы носили до попадания в тело Минаева.

— Я… Вы… Мне… Хорошо, — и лже-Минаев начал отвечать…

Интерлюдия.20.05.1942 г., Москва, Кремль, кабинет И.В. Сталина

…таким образом, работа отдела принесла определенные результаты, главным из которых можно считать нахождение Лже-Минаева. — Берия закрыл папку.

— Хорошо, Лаврэнтий, очень хорошо, — Сталин улыбнулся. — Всю новую информацию по этому делу немедленно ко мне. А что по делу Стасова?

— Там сложнее, товарищ Сталин. — Берия вздохнул и продолжил: — Захваченный агент — простой боевик, не владеющий важной информацией. Вот раненый… Тот для нас более важен. Со слов пленного агента, именно раненый является заместителем командира группы, убитого в перестрелке. По раненому врачи дают благоприятный прогноз. Надеемся, что уже через неделю сможем приступить к допросам. Положительный прогноз дают и для наших сотрудников: хотя состояние Зильбермана и остается тяжелым, врачи позитивно оценивают его шансы на выздоровление. Одним словом — ждем, товарищ Сталин.

— Ну что же, работай, работай. — Сталин встал и прошелся вдоль стола. — Теперь по другим вопросам. Что у нас с разработками нового вооружения?

Берия снова открыл папку и начал докладывать…

Глава 32

Долго на допросе мне присутствовать не дали. Начальство решило, что на первоначальном этапе расследования мое присутствие может помешать. В итоге я оказался в своем кабинете, в окружении новой партии бумаг. Заниматься ими было… неинтересно. Все мои мысли крутились вокруг найденного лже-Минаева. До жути любопытно было, о чем сейчас идет разговор в так хорошо знакомой мне камере. Но — «Партия сказала — надо! Комсомол ответил — есть!» Пришлось заниматься прямыми обязанностями. Просидев до самого вечера над бумагами и так и не найдя в них ничего интересного, я уже собрался к Мартынову, как зазвонил телефон.