«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

— Да, товарищи. Правда. И давайте так. Вопросы потом, а сейчас работать! Обращайте внимание на все непонятности в бумагах, на незнакомые слова, предметы, стихи и даже песни и музыку! Лучше перебдить, чем упустить что-то важное. А теперь — в спецчасть, получать свои папки.

Дождавшись, пока любопытная молодежь испарится из кабинета, я тяжело вздохнул. Хорошо им! А тут сиди и гадай — к чему приведет сегодняшняя прогулка? И от основной работы никто не освобождал. Поэтому, еще раз тяжко вздохнув, углубился в изучение бумаг. Кто бы знал, как они меня достали!

Через полчаса появились мои сержанты, прижимающие к себе толстые папки. О! Наконец-то не один я мучиться буду! Но еще через пять минут вся моя радость исчезла. Они по очереди стали подбегать ко мне с первыми же донесениями. Пришлось прочитать им небольшую лекцию на тему «непонятного и неместного». Вроде бы поняли. Но сомнения остались. Пришлось озадачить себя составлением своеобразного словаря, на слова из которого следовало обращать особое внимание. Со словарем я и пропыхтел до самого вечера. А вечером, вместо дороги домой, засел за отчеты по сегодняшнему дню. Сам бы я не вспомнил, но из спецчасти напомнили. Помимо отчета о работе группы пришлось писать и о встрече с Судоплатовым. Бляха муха! Мне же еще и ему список составлять! Когда я все успею-то?! Хоть и не приказ, но делать-то быстро нужно. Ведь реально могут что-то нужное из помойки в моей голове достать! Если долго мучиться, то… Вот и я к полуночи закончил с отчетами и сдал их секретарю Меркулова (его уже не было на месте). Уже выходя на улицу, вспомнил, что забыл убрать последнюю папку в сейф. Ну его на фиг! Лучше вернусь и приберу, а то мир не без добрых людей! Тут простыми дюлями не отделаешься, тут халатностью пахнет! Поэтому, тихонько матерясь себе под нос, я направился назад. Подойдя к дверям кабинета, я замер — из-за закрытой двери слышался какой-то шорох! Опаньки! Неужели кто-то забрался? Ну ни фига себе дела! И это в наркомате? Я вынул из кобуры свой «тэтэшник», дослал патрон в ствол и, резко открыв дверь, ворвался в кабинет, сразу смещаясь влево и слегка пригибаясь. Сквозь окно проникало достаточно света из внутреннего двора, чтобы я четко различал все происходящее. Какая-то маленькая тень с пронзительным писком слетела с моего стола и скрылась в дальний угол, за стоявший в нем большой сейф. Каким-то чудом я сумел удержаться от выстрела. Да твою же мать! Крыса! Чуть до инфаркта не довела! Представляю, что было бы, выстрели я с перепугу! Сначала тревога в наркомате, а потом я стал бы вечным посмешищем! От души проматерившись, я убрал бумаги, закрыл кабинет и, наконец, отправился домой.

Из отчета старшего сержанта ГУГБ Вашкина А.С., командира группы наружного наблюдения и охраны, работающей по объекту «Гуляка» от 8.06.1942 г.

«…в 12 часов 17 минут объект покинул здание наркомата и сразу был усажен в автомобиль ЗИС, закрепленный за полковником ГБ Судоплатовым П.А. «Гуляка» вернулся в наркомат в сопровождении п-ка Судоплатова в 14 часов 13 минут. В соответствии с ранее полученными указаниями наблюдение за объектом в период с 12 ч 17 мин до 14 ч 1 мин не производилось…»

Интерлюдия. 7. 06.1942 г., Свердловская область, верховья реки Невья, в/ч № 312/1 НКВД СССР

… — Ну, что скажете, товарищи? — Блеснув стеклами пенсне, Берия подался к собеседникам.

Напротив наркома за столом сидели два болезненно худых человека в мешковатых гражданских костюмах, изучающих какие-то бумаги.

— Товарищ нарком, — один из них, светловолосый мужчина лет сорока на вид, поднял слегка косящие глаза от бумаг, — если то, что здесь написано, действительно сработает… — Он помотал головой. — У меня слов не хватает! Это прорыв! Настоящий прорыв в радиотехнике, и не только в ней!

— Через сколько времени вы сможете изготовить опытные образцы?

— Не раньше октября, товарищ нарком. — Мужчина на секунду задумался и еще с большей уверенностью повторил: — В октябре будут опытные образцы. Не раньше.

— Хорошо, товарищ Нейман. Завтра к 14 часам жду от вас список необходимых материалов. Все, что вы считаете нужным, будет вам предоставлено. А что скажете вы, Петр Алексеевич? — Берия переключился на второго специалиста, продолжавшего изучать бумаги.

Пожилой, лет шестидесяти на вид, мужчина оторвался от бумаг и близоруко посмотрел на наркома.

— Знаете, Лаврентий Павлович… — Он откашлялся. — Если бы эти бумаги мне дали не вы, я бы подумал, что это глупая шутка! Но теперь… Первые результаты можно ожидать к началу следующего года. Разумеется, в том случае, если к данной проблематике подключатся специалисты ЦВИРЛ. Возможно, что сроки сместятся в сторону уменьшения.

— Что ж, Петр Алексеевич. От вас жду бумагу, как и от товарища Неймана…

Глава 37

Первые три дня в должности заместителя Мартынова были одними из самых трудных для меня за все время нахождения в новой жизни. Я просто физически ощущал груз ответственности за работу группы. До этих дней я и не представлял, как чувствовал себя Мартынов, как тяжело ощущать цену возможной ошибки в работе. Да еще эти пацаны, будь они неладны! Работали они прекрасно, все понимали с полуслова, но их любопытство! Это нечто! Каждую свободную минуту кто-то из них докапывался до меня с вопросами. Приходилось крутиться, как ужу на вертеле, чтобы не брякнуть лишнего. А не отвечать я не мог. Слишком точные инструкции мне были даны по этому поводу. Да и самому, чего уж скрывать, было приятно выступать в роли этакого эксперта и учителя. Самым трудным для меня в новом качестве было составление ежедневных отчетов руководству. Опять же, из-за высокой цены ошибки. Позориться не хотелось, просто жуть! Да еще разговор с Судоплатовым! Он никак не выходил у меня из головы, как и спокойная реакция Меркулова на мое сообщение о нем. Ни удивления, ни возмущения. Не было никакой реакции. Кроме удовлетворения от вовремя предоставленного отчета. Ну и фиг с ними. Значит, все идет так, как и должно идти.

А утром в четверг, 11 июня, я проснулся и в первый момент не понял — что не так? А потом вдруг осознал — пропало это надоевшее чувство тяжести! Видимо, я просто втянулся и привык к новому положению. Даже мои постоянные спутники, охрана, проявили эмоции — удивленно переглянулись, увидев мою довольную физиономию. А я действительно был доволен. Даже воспоминания об Олесе перешли в какую-то новую стадию — было больно вспоминать, но чернота ушла из груди.

Привычно устроившись за своим столом, с улыбкой посмотрел на ребят. Бесятся, как дети малые. Даже Мелешин попал под «дурное» влияние вчерашних студентов! Детский сад, а не сотрудники НКВД! Только что рожки друг другу не ставят! Наконец они успокоились, и началась нудная работа. Привычно просматривая очередной отчет из госпиталей, я наткнулся на знакомую фамилию — Боннэр. Вчитался и окончательно убедился — она! Так-так-так! И что же здесь у нас? Находится на излечении в Свердловске… А… Понятно… Упомянута как свидетель событий. Все, неуважаемая! Не быть вам женой академика! Быстро набросав служебную записку, я предупредил ребят и отправился к Меркулову.

Владислав Николаевич был на месте и сразу принял меня. Передав ему свое «творение», я стал ожидать решения комиссара. Внимательно прочитав мою записку, Меркулов задумался, при этом он отбивал какой-то ритм пальцами на крышке стола. Неожиданно он встал, несколько раз прошелся вдоль стола и подошел к окну. Постояв так с минуту, он повернулся и спросил:

— Вы считаете, что, несмотря на все изменения, уже существующие в нашей жизни, она может принести вред стране?

— Да, товарищ комиссар государственной безопасности, считаю. Даже не стань она женой Сахарова, она все равно нагадит. И это не зависит от уровня ее жизни или убеждений — реальных или вымышленных. Ее отец расстрелян, а мать сослана, и этого достаточно. Она — мстительный, умный враг! Не мне судить, насколько было справедливым решение по ее родителям, но я считаю, что именно это сделало ее Врагом.

— Хорошо, товарищ старший лейтенант. Спасибо за ваше мнение. Мы обязательно учтем его при принятии решения. — Вернувшись за стол, с улыбкой спросил: — А как новенькие у вас себя чувствуют?

— Нормально, товарищ комиссар. Только пацаны они совсем.

— Это не страшно, — еще шире улыбнулся Меркулов. — Быстро повзрослеют.

Поговорив еще немного о ребятах, я попросил разрешения и направился к себе.

Только вошел в кабинет, как Слава Коломийцев «обрадовал» меня:

— Товарищ старший лейтенант! Только что звонил полковник Судоплатов! Просил, чтобы вы сразу после возвращения от товарища Меркулова зашли к нему с каким-то списком.

— Спасибо, Слава. — Я взял из сейфа несколько листов со списком книг и фильмов, о котором просил Судоплатов, и направился к полковнику. Судо-платов не тот человек, чьи просьбы можно игнорировать.

Павел Анатольевич сидел, зарывшись в какие-то бумаги, но, увидев меня, сразу отложил их в сторону.

— Товарищ полков…

— Садись, — прервал он меня и улыбнулся: — Будем считать, что представился. Ну, что за список у тебя?

Было заметно, что он еле сдерживает нетерпение. Неужели для него действительно так важна эта информация? Уткнувшись в бумаги, он время от времени хмыкал, делая пометки. Помимо названий книг и фильмов, в списке были сделаны пометки — о чем то или иное произведение. Естественно, только с теми, которые я хорошо помнил. Наконец, Судоплатов закончил изучать мой список и откинулся на спинку стула. Пару минут мне казалось, что он смотрит сквозь меня, настолько отсутствующим был взгляд полковника.

— Спасибо за список, Андрей Алексеевич, — неожиданно заговорил Судоплатов. — Что же, придется вам потерпеть общение с медиками. Пойдемте.

Через десять минут мы были в знакомой камере с серьезными ребятами в белых халатах. Последнее, что я слышал, было ненавистное «ваши веки становятся тяжелыми»…

За последующие три дня мне еще дважды приходилось общаться с «мозговедами». Не знаю, насколько успешной была работа медиков, но Судоплатов не выглядел разочарованным, скорее наоборот. А вечером 15 июня появился Мартынов. Рассеянно выслушав мой доклад и познакомившись с пополнением, Мартынов направился к себе, приказав следовать за ним. Зайдя в кабинет, Мартынов недовольно покосился на запылившийся стол, вздохнул, достал из сейфа бутылку коньяка с рюмками.