Попаданка
Шрифт:
– Наконец-то, – бросил он, поднимаясь и решительным шагом направляясь к выходу. – Выступаем.
– А как же… – начала было я, но тут же сникла под испепеляющим взглядом Буревестника, – … завтрак…
Желудок послушно заурчал, мгновенно среагировав на заветное слово, но ярл уже переступал порог и ничего не слышал.
– Он с самого утра не в духе, – пробормотал Ралоф. Затем подхватил с длинного обеденного стола красное яблоко и перебросил мне. – Тебе лучше не отставать.
– Честь тебе, Ульфрик! По праву трон твой! Здесь в твою славу у нас пир горой… – Ралоф закашлялся, хлебнул браги
В окрестностях Виндхельма темнело рано, и уже несколько часов мы двигались процессией, освещая свой путь золотистыми факелами. Мои вопли о том, что нас заметит сверху любой дракон, были гордо проигнорированы, и я мстительно решила болеть за дов в случае неожиданной схватки.
– В честь чего песни-пляски? – уныло спросила я, глядя в спину уехавшему вперед Ульфрику. После прошедшего пару часов назад снегопада мятежный ярл был облеплен белыми хлопьями и больше напоминал гордо восседающего на гнедом лохматом жеребце снеговика. Только морковки не хватало.
– Мы тесним имперских псов, – с готовностью отозвался Ралоф, выдыхая клубы белесого пара. – Еще несколько боев, и мы сможем направить войско на сам Солитьюд!
– Что-то мне подсказывает, что Марку Туллий говорил то же самое с точностью до наоборот, – пробормотала я под нос, потирая отмерзающий вышеупомянутый орган.
– Ты что-то сказала? – норд подозрительно уставился на меня. Я чихнула и поспешно затрясла головой.
– Холод собачий, говорю, – шерстяной плащ плохо хранил тепло, и я была готова что-нибудь поджечь, лишь бы хоть как-то согреться. – Слушай, поделись своей бурдой, для согреву? У меня скоро сосульки из носа вырастут.
Ралоф рассмеялся и потянулся к фляжке, но тут до нас донесся рев луженой глотки Буревестника.
– Привал!
Спустя десять минут была найдена подходящая поляна, способная уместить дюжину человек. Я порывалась помочь воинам, занявшимся установкой самодельных палаток из шкур и грубо обструганных шестов, но смогла лишь уронить шатер на Ульфрика и отдавить ногу одному из спутников. Ралоф, почесав маковку, вздохнул и, приподняв меня под мышки, усадил на большой валун. Хорошо, что у меня куртка длинная да толстая, авось, зад не отморожу.
Без моей помощи работа пошла быстрее и веселее, и вскоре мы дружно расположились вокруг яркого потрескивающего костра. Ульфрик почти сразу же ушел в свою палатку, и норды, без чуткого присмотра старшего по званию, оживились. По кругу пошел объемистый бурдюк с вином, мне в руки сунули нож с наколотым на него куском жирного ароматного мяса, то и дело раздавались смешки и сальные шуточки, и жизнь показалась не такой уж и плохой. Сейчас эта заснеженная, необъятная земля показалась мне до боли похожей на мой родной Север.
– Из тяжких недр земли насильственно изъяты,
Над вечно бурною холодною волной,
Скайрима дальнего гранитные палаты…, – задумчиво пробормотала я строчки одного из своих любимых стихотворений, немного видоизменив их, а то не поймут
ведь. Сидящий рядом Ралоф прислушался и хмыкнул.– Красиво. Что это?
– Стихотворение про Север. Старое-старое, автор уже давно умер, – ответила я, закутываясь в плащ и подвигаясь ближе к огню.
– Расскажешь? – попросил он. Я кивнула, а норд задумчиво поглядел на балагурящих товарищей и неожиданно гаркнул: – А ну, тихо!
Мужики переглянулись, но притихли, видать, Ралоф среди них пользовался достаточным уважением. Он расплылся в улыбке и ободряюще кивнул мне. Я прочистила горло и постаралась унять волнение – в последний раз я читала бородатому мужику стишки наизусть, стоя на табуретке, одетая в костюм чумного доктора (родители хотели нарядить меня птичкой на утренник, но остановились на более бюджетном варианте).
– Из тяжких недр земли насильственно изъяты,
Над вечно бурною холодною волной,
Скайрима дальнего гранитные палаты
Тысячеверстною воздвиглися стеной,
И пробуравлены ледяными ветрами,
И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов,
Они ютят в себе скромнейших из сынов
Твоих, о родина, богатая сынами.
Здесь жизнь придавлена, обижена, бедна!
Здесь нордлинг встал пред правдой лицезренья
Того, что Талоса веленьем сведена
Граница родины с границею творенья,
И глубь морских пучин так страшно холодна, —
Перед живым лицом всевидящего бога
Слагает прочь с души, за долгие года,
Всю тяготу вражды, всю немощность труда
И говорит: сюда пришла моя дорога!
Скажи же, Талос, отсюда мне куда? *
Повисла тишина. Я испугалась – норды ведь простые ребята, далекие от поэзии, как бы еще помидорами не закидали…
– Душевно, – уважительно крякнул наконец один из воинов, дюжий медведеподобный мужик с проседью в густых рыжих волосах. – Сразу видно – истинный сын Скайрима писал.
Остальные закивали, а я перевела дух. Пронесло. Ничего, я их потом еще к Miracle of the Sound приобщу.
Душевные посиделки продлились допоздна. Уже окончательно стемнело, и в ночном сумраке палатки, не вошедшие в освещенный костром круг, казались сгорбленными троллями. Потихоньку Братья Бури расползались по своим лежанкам, оставив пару дозорных, и я, пожелав всем спокойной ночи и победы над Империей, тоже поковыляла к своей лежанке.
Почуяла что-то неладное я только тогда, когда забралась внутрь, в обжигающее после ледяного воздуха тепло.
Во-первых, насколько я помнила, моя палатка была намного-намного меньше, а во-вторых, в ней не было закутанного в два меховых одеяла мужика, при тусклом свете медного светильника изучающего потрепанные свитки.
– Заблудилась, Довакин? – насмешливо прищурился Ульфрик (а это был именно он). Молодец, Скади, из девяти чужих шатров ты умудрилась завалиться прямиком к Буревестнику. Он и так обо мне не лучшего мнения, а что теперь подумает? Разве что…
– Нет, поговорить хочу.
– У меня нет времени на пустую болтовню, – буркнул ярл, демонстративно расправляя на коленях свитки.
– Ты считаешь мирный совет пустой тратой времени? – поинтересовалась я, нагло усаживаясь напротив. Буревестник устало вздохнул и поднял глаза на меня.