Поправки

– Сильвия! – дрожащим голосом окликнула она. – Вы не едете на экскурсию?!

Сильвия оглянулась на своего очкастого мужа, и тот кивнул, словно Макджордж Банди, [58] посылающий пехоту во Вьетнам. На миг голубые глаза Сильвии обратились внутрь: по-видимому, она обладала завидной способностью обеспеченных, не провинциальных людей разбираться в своих желаниях, не сверяясь поминутно с постулатами морали или статусными требованиями.

– Хорошо, – сказала Сильвия, – можно и поехать.

58

Банди, Макджордж – советник по национальной безопасности при президентах Кеннеди и Джонсоне, поначалу сторонник, а впоследствии – противник вьетнамской войны.

В другой раз Инид поежилась бы от такого намека на снисходительность, но нынче дареный конь избежал стоматологического осмотра. Пусть снисходительность – она именно в этом и нуждается. Так началось восхождение на крутой склон дня: Инид воспользовалась бесплатным полусеансом шведского массажа, полюбовалась с променада «Ибсен» осенними красками прибрежных деревьев и запила квартой кофе шесть таблеток ибупрофена, собираясь с силами, чтобы провести час-другой в очаровательном старинном Ньюпорте. Когда судно вошло в промытую дождем гавань, Альфред объявил, что у него болят ноги и он не сойдет на берег. Инид вынудила у мужа обещание не укладываться подремать, а то ночью не заснет, она со смехом (разве можно признаться, что для нее это вопрос жизни и смерти?!) просила Теда Рота не давать Альфреду уснуть. Тед ответил, что в отсутствие Нигренов это будет не так уж сложно.

Запахи нагретого солнцем креозота, холодных мидий, корабельного топлива, футбольных полей, сохнущих водорослей, извечная человеческая ностальгия по всему, что связано с морем и осенью, нахлынули на Инид, когда она, прихрамывая, спускалась по сходням к экскурсионному автобусу. День был тревожно-прекрасен. От сильных порывов ветра, мчащихся туч, солнца, превратившегося в гривастого льва, рябило в глазах, контуры белых досок и зеленых газонов Ньюпорта были размыты. «Откиньтесь на сиденьях и упивайтесь пейзажем», – посоветовал гид. Однако чем можно упиться, тем можно и захлебнуться. За последние пятьдесят пять часов Инид проспала всего шесть, и изнеможение навалилось как раз в тот миг, когда Сильвия сказала ей спасибо за то, что уговорила поехать. Асторы и Вандербильты, виллы и денежки – как ей все это надоело! Она устала завидовать другим, от самой себя устала. Инид не разбиралась ни в антиквариате, ни в архитектуре, в отличие от Сильвии не умела рисовать, не читала так много, как Тед. Интересы у нее были убогие, она мало в чем разбиралась. Единственно подлинное в ней – любовь. Отключив голос экскурсовода, Инид вбирала в себя октябрьский желтый свет, щемящие приметы скорой смены сезонов. Ветер вздымает волны в гавани, близится ночь. Все разом обрушилось на Инид: тайна, и боль, и странная, тянущая душу готовность, словно несчастье – желанная цель стремлений. В автобусе, на полпути от Росклиффа к маяку, Сильвия протянула Инид сотовый телефон – пусть-де позвонит Чипу. Предложение Инид отвергла – сотовые телефоны пожирают доллары: достаточно притронуться к этой штуке, и тебе выставят счет, – но у нее вырвалось признание:

– Вот уже много лет мы с ним почти не общаемся! Боюсь, он не рассказывает нам правды о себе. Как-то раз сказал, что работает в «Уолл-стрит джорнал». Я могла, конечно, ослышаться, но, по-моему, он сказал именно так, хотя на самом деле работает вовсе не там. Не знаю, как он зарабатывает на жизнь! Конечно, с моей стороны бессовестно жаловаться на такие пустяки, когда у вас беда куда пострашнее!

Но Сильвия уверяла, что здесь нет ничего постыдного, и перед Инид открылась возможность поведать новой подруге еще два-три секрета, даже более мучительных. При всей своей болезненности откровенность вроде бы сулила утешение, однако вблизи желанная боль, как и многие другие прекрасные издали явления – молния, извержение вулкана, звезды и планеты, – сделалась немыслимой, нечеловеческой.

Из Ньюпорта «Гуннар Мирдал» поплыл на восток, в сапфировый туман. После вылазки под открытый небосвод, на игровые площадки богачей (каждая размером с палубу танкера), судно казалось тесным, и, несмотря на выигрыш в зале «Стриндберг» (еще шестьдесят зелененьких), Инид чувствовала себя подопытной крысой, рядом с которой другие заключенные в клетки животные орудуют рычагами, а в ответ автоматы мигают и гудят. Они рано легли спать, и, когда Альфред начал метаться, Инид уже раскрыла глаза, прислушиваясь к сигналу тревоги, – он звенел так пронзительно, что койка вибрировала, а простыни превратились в наждак. Альфред включал свет, что-то орал, сосед стучал им в стену и тоже кричал. Альфред застыл и прислушался, лицо перекошено в приступе паранойи, потом зашептал, словно заговорщик: «Только что видел, как какашка пробежала между койками», а потом пришлось заново стелить и перестилать обе постели, надевать на Альфреда памперс, затем еще один, потому что ему мерещилась утечка, его ослабленные ноги подгибались, он твердил «Инид», пока не стер ее имя до дыр, а потом женщина со стертым именем рыдала в темноте – такого ужаса, такого отчаяния она в жизни не испытывала, – и наконец (так усталый путешественник, проспав ночь в вагоне, видит за окном очередную станцию, которая отличается от всех убогих промежуточных остановок лишь тем, что в утреннем тумане проступают маленькие чудеса – почти белая лужа на щебеночной парковке, вьющийся над металлической трубой пар) Инид приняла решение.

На плане корабля ближе к корме палубы «D» имелся общепонятный символ: нуждающиеся могли получить здесь медицинскую помощь. После завтрака Инид доверила своего мужа Ротам, а сама отправилась разыскивать точку, отмеченную красным крестом. В физическом мире символу соответствовала матовая стеклянная дверь с тремя выведенными золотом словами. Первое слово было «Альфред», третье – «Изолятор», смысл среднего слова терялся в тени, отброшенной «Альфредом». Инид беспомощно уставилась на него. Но. Бель. Ноб. Ель. Но Бель.

Эти три слова внезапно отодвинулись от нее – дверь распахнулась, и на пороге появился крепко сбитый молодой человек. К белому кармашку прикреплена карточка: «Мазер Хиббард, д. м.». Крупное, обветренное лицо, похож на американского актера итальянского происхождения, любимца публики, который играл ангела, а в другой раз – танцора диско.

– Как нынче самочувствие? – спросил врач, обнажая в улыбке жемчужные зубы. Инид проследовала за ним через приемную в кабинет, где он усадил ее на стул у своего стола.

– Я миссис Ламберт, – заговорила она, – Инид Ламберт, каюта В-11. Надеюсь, вы сумеете мне помочь.

– И я надеюсь. В чем же дело?

– У меня кое-какие проблемы.

– Психического характера? Эмоционального?

– Вообще-то мой муж…

– Прошу прощения. Стоп! Стоп! – Доктор подался вперед, озорно улыбнулся. – Вы же сказали, проблемы у вас?

Очаровательная улыбка. Она тотчас покорила ту часть души Инид, которая таяла при виде тюленей-бельков и котят. Эта улыбка не отпускала пациентку, пока она нехотя не улыбнулась в ответ.

– Муж и дети – вот моя проблема, – сказала она.

– Еще раз прошу прощения, Эдит. Маленький тайм-аут. – Доктор Хиббард придвинулся еще ближе, обхватил руками голову, посмотрел на Инид в просвет между локтями. – Нужно все прояснить: проблема у вас?

– Нет, у меня все в порядке. Но все члены моей…

– Испытываете беспокойство?

– Да, но…

– Расстройство сна?

– Вот именно. Понимаете, мой муж…

– Эдит? Вы сказали: Эдит?

– Инид. Ламберт. Л-А-М-Б…

– Инит, сколько будет четырежды семь отнять три?

– Что? А, двадцать пять.

– Какой сегодня день недели?

– Понедельник.

– Какой исторический курорт Род-Айленда мы посетили вчера?

– Ньюпорт.

– Последний вопрос: принимаете ли вы в настоящий момент лекарства от депрессии, страхов, биполярного расстройства, шизофрении, эпилепсии, паркинсонизма, других психиатрических или же неврологических нарушений?

– Нет.

Доктор Хиббард кивнул, выпрямился, выдвинул глубокий ящик в тумбе стола, извлек оттуда пригоршню шуршащих упаковок из целлофана и фольги. Отсчитав восемь штук, он выложил их перед Инид. Упаковки подозрительно блестели – дорогущие, наверное.

– Замечательное новое средство, решит все ваши проблемы, – нараспев протянул доктор Хиббард и подмигнул.

– То есть как?

– Разве я неправильно вас понял? Вы вроде бы сказали: «У меня проблемы». Речь шла о страхах и нарушении сна.

– Да, но я имела в виду, что мой муж…

– Конечно, муж. Муж или жена. Обычно ко мне обращается менее закрепощенный из супругов. По правде сказать, необоримый страх перед асланом – один из симптомов, требующих применения аслана. Этот препарат полностью блокирует «глубокий», «болезненный» стыд. – Улыбка Хиббарда напоминала свежий надкус на мягком плоде, густые щенячьи ресницы, волосы – только гладить. – Вас это заинтересовало? – переспросил он. – Вы готовы уделить мне внимание?