Попс

— Не, реально — поехали с нами в Питер, — говорит Миха. — Там как раз три дня праздников на девятое. Или ты — на дачу: «хуячим, хуячим»?

— Ты же знаешь — у нас нету дачи. А где остановиться в Питере?

— Это не проблема. Поднимем друзей, знакомых, найдем какой-нибудь вариант. В крайнем случае — квартиру на сутки. Только не гостиницу — это дорого.

— Нет, спасибо, конечно, но я не поеду.

— Как хочешь. Наше дело предложить. — Миха поворачивается к Садилову. — Видел рекламу этой фигни? — Он стучит пальцем по этикетке пива. — «Теперь уж точно до свида-а-а-анья». Прикольно, да?

— Тупо немного, но, в общем, прикольно.

— Ни фига не тупо. Это такой замес специальный.

* * *

Метро Лубянка. Я стою в центре зала, жду Машу, девушку из троллейбуса. Через несколько дней мы опять с ней ехали в семьдесят первом, и я подошел познакомиться. Она живет в моем доме, в первом подъезде — снимает комнату у старухи. Учится в медуниверситете.

Подъезжает состав, двери открываются, на платформу высыпаются пассажиры. Я замечаю Машу. Она улыбается, машет мне рукой. Я иду навстречу.

Поднимаемся по эскалатору, проходим мимо двух ментов, хмуро глядящих на толпу.

— Не люблю их, — говорит Маша. — Такие сволочи. Раз прошла я в метро по разовому проездному — свой студенческий дома забыла — и выбросила сразу. Подходит милиционер — а где ваш проездной? Отвечаю, что выбросила. А он: а как вы это докажете? Повел меня в обезьянник и продержал там до вечера. Видно, думал, что я взятку дам, а у меня рублей пятьдесят всего было с собой.

— И что потом?

— Отпустил. Понял, что поживиться не светит. Жалко только, что долго это до него доходило.

— Менты — уроды. Я вообще не понимаю, как туда можно идти работать. Платят им мало, приходится заниматься вымогательством. Почему не пойти и честно не заработать? Тем более, и престижа здесь никакого.

— Наверно, в менты идут те, кого больше никуда не берут. Или те, кто не хочет вкалывать. Думает, ничего не надо делать, только денежки будут сыпаться. Давай свернем в переулок, хорошо? Здесь слишком шумно.

— Давай.

В начале переулка идет ремонт здания. В будке охранник громко слушает радио, песню «Переулки таганские». Рядом с будкой лежат на асфальте три бродячих собаки. Дома в переулке — ветхие, с осыпавшейся штукатуркой. Людей и машин нет вообще.

— Никогда не подумаешь, что это — Москва, — говорит Маша. — Я второй год здесь живу и все время удивляюсь контрастам: какие-то шикарные новые здания — а рядом вообще трущобы.

— Тебе Волгоград или Москва больше нравится?

— Конечно, Москва. Нечего сравнивать. Мы — провинция. Сколько бы ни говорили, что область благополучная, но по сравнению с Москвой — деревня. Я совсем не жалею, что не осталась там. Хотя одноклассники многие поступили учиться у нас. И мои родители были против. Они — люди простые, мало что видели. Папа — инженер на заводе, мама преподает в институте.

— А моя мама раньше в школе работала.

— В общем, они меня не понимали. Говорили: зачем тебе Москва? Там так сложно, жить будет не на что, умрешь с голоду и всякое такое. С голоду, как видишь, не умерла. Зарабатываю по мелочи: флаеры раздаю у метро, иногда на презентациях работаю. Я никогда не хотела сидеть на шее у родителей. Вот и не сижу. — Маша улыбается. — Они мне только за квартиру платят, на остальное сама зарабатываю.

— Политикой интересуешься?

— Почему ты спросил?

— Любопытно. Не хочешь — не отвечай.

— Да нет, отвечу, что здесь такого? Мне до политики дела нет. Голосовать я никогда не ходила и не пойду. Политикам не верю, вообще никаким. В моей жизни ничего не изменится от того, за кого я проголосую. Разве не так? Я вообще стараюсь не заморачиваться на этом, просто жить.

* * *

В центре сквера — памятник Ленину. Справа — уродливое серое здание с двумя антеннами на крыше. Слева шумит фонтан. Над ним — зеленая крыша летнего кафе.

— Ну что, как идет процесс поиска сторонников? — спрашивает Курт у Руди.

Мы втроем сидим на лавке, пьем пиво.

— Трудно идет, очень трудно.

— Фанатов футбольных не пробовали вербовать? Они ведь настоящие реальные патриоты, по крайней мере, так себя заявляют.

— Пробовали. На самом деле они — на редкость аполитичные люди. Большинству, кроме своей команды, ни до чего дела нет. Вообще, все субкультуры — игрушка. Даже те, в которых, вроде бы, идеология. Все — или это не всерьез, или просто разводка. Дебильно все получается. Антифашики ненавидят коммунистов, энбэпэшников. Это, получается, фашисты, то есть самое главное зло.

— Нет, самое главное зло для них — это скины.

— Ну да, в общем. Но и эти тоже.

— Но и скинов не надо всех под одну гребенку. Есть скины-антирасисты, «шарпы» называются, есть «трады» — они в эту байду насчет расового превосходства играть не хотят.

— Ладно, при любых раскладах — это не те, на кого можно опереться. Они играют в свои игры, в свою атрибутику, но за всем этим нет ничего. Пустота.

С соседней скамейки встают парень с девушкой. У него в руках фотоаппарат. Девушка становится на фоне Ленина, он фотографирует.

— Интересно, она — коммунистка, или ей просто сфоткаться, лишь бы был фон? — спрашиваю я.

— Скорее всего — просто любит пофоткаться, — говорит Руди. — Молодежь сейчас, в основном, несознательная. Мозги забиты всяким говном — им не до политики.

— Да, только за деньги, наверно, и можно привлечь кого-то сейчас на свою сторону. — Курт делает глоток пива. — Ищи какого-нибудь олигарха…

— У олигарха брать деньги западло.

— Почему — западло? — спрашиваю я. — Если ты считаешь, что на правое дело? Разве для этого не все средства хороши? Ленин и то брал деньги у немцев…

— Нет, не все средства хороши. Принцип важнее. У этих — не брать никогда и ни при каких обстоятельствах.

— А по мне, — говорит Курт, — олигархи все-таки симпатичней, чем все эти уроды в правительстве. Тоже крадут у народа деньги, только не так открыто и явно. Кроме того, если у нас на сегодня общие враги…

У другого конца нашей лавки стоят две женщины и трое мужчин. Все они пьют пиво и разговаривают нетрезвыми голосами.

— А я говорю вам, что наш отдел придушат, — говорит невысокая тетка с короткой стрижкой. — Рано или поздно, но придушат.