Попутчик, москвич и водитель

Глава 20

Остатки ниток из тела Драпа были удалены мной быстро и аккуратно. Может быть действительно стоит заняться врачебной практикой, в связи с открывшимися у меня новыми способностями? Степан, после моих процедур, пришёл в себя и даже попытался разговаривать, лежачий больной поднялся на ноги и держась за моё плечо сделал первые шаги, даже трупы я довольно хладнокровно обыскал, не обращая внимания на начавшие с ними происходить необратимые явления. Чем не хирург, "одиночка"? Раньше навряд ли бы смог всё это сделать без внутреннего содрогания, но после вчерашнего вечера, что то изменилось во мне. Ощущение было такое, что сейчас я в состоянии смотреть на человеческие страдания совсем по другому, чем ещё несколько дней назад и кроме этого могу сам их доставлять, правда из благих побуждений. Хорошо это или плохо, время покажет, но от этих перемен в моём характере двум близким мне людям, хуже не стало, а значит акцентировать на них внимание в столь тяжёлой ситуации, для всех нас, не стоит.

– Драп, посоветоваться надо - закончив с завтраком, обратился я к уже сидящему рядом товарищу.

– Говори - продолжая жевать жёсткое мясо, предложил он мне.

– С водой у нас полегче стало, у этих я литров восемь конфисковал, с едой тоже всё нормально. Так может есть смысл задержаться на этом месте на пару деньков? Ты более уверенно ходить начнёшь, Степан, хочется надеяться, за это время тоже снова станет на человека похож, два дня погоды в нашем деле не сделают, а вам облегчение будет.

– Предложение заманчивое, но кто нам даст гарантию, что по округе таких, как эти ещё человек десять не бродит? Как думаешь, сможем мы от всех их отбиться, даже если они не все разом на нас кинуться?

– Сам знаешь, фортуна девка переменчивая, всегда грудью стоять к нам не будет.

– Вот то то и оно. Тут может быть каждый день решающим. Вон, как с ним - Драп кивнул на лежащего и кому то неведомому моргающего глазами Степана, - приди мы на то место на час позже и всё, не обнимался бы ты с ним больше никогда.

– Тогда что, собираться начнём?
– спросил я выглядевшего уже на много лучше, товарища.

– Давай друг. Прости уж конечно, что не согласился на отдых, вижу, не легко тебе с нами, но так правильнее будет.

Если бы кто то наблюдал за нашей процессией со стороны, то наверняка подумал, что у нас не всё нормально с мозгами. Сначала я тащил метров на пятьсот лежачего Степана, потом возвращался за грузом, а когда они лежали рядом, успевал ещё где то на пол пути перехватить ковыляющего с копьём в руках Драпа. Не знаю, как было им, наверное, не очень здорово, но я к обеду чувствовал себя таким уставшим будто на улице уже близится ночь, а до неё нам ещё топать и топать. Что же будет с моими ногами и всем остальным, когда она действительно наступит.

– Что то не рассчитал я свои силы - сознался мне Драп, во время нашего с ним крайнего шествия в обнимку.

– Чего, бок разболелся?
– спросил я, подумав о самом плохом: - А не рано ли я ему швы убрал?

– Нет, там всё нормально. Отчего то перед глазами всё плывёт.

– Да ты милый друг последних сил лишился. Говорил же тебе, рано на такие расстояния топать. А ты что? Время нас поджимает. Вот оно тебя окончательно и поджало. Всё, сейчас до места доберёмся и падай. Пока я обед искать буду, жарить его, часа два, три придавить сможешь. А там видно будет, есть ли смысл дальше топать или лучше всё таки на сегодня прекратить все похождения.

Заново тронулись в путь лишь сегодня утром. Долгая остановка сил прибавила, но не на столько, чтобы наш ходячий раненый смог идти рядом. Мне так и приходилось возвращаться за ним, после каждой ходки с волокушами, а к обеду его снова повело и мне пришлось так же, как и вчера, отказаться от дальнейшего передвижения. Правда к этому времени Степан более-менее очухался, но ходить своими ногами он всё равно даже не пытался. Говорить мог и советы умные давать тоже имел огромное желание, а вот в остальном помощи от него не было никакой, хотя я и этому радовался.

– Ну что мужики, костёр сами разведёте, кролика к делу тоже пристроить сумеете, а я с вашего позволения вперёд проскочу. Где то недалеко должно быть место, которое нам с тобой - я посмотрел на Драпа, - хорошо знакомо. Осмотреться хочу, есть ли там кто живой и вообще, как там обстановка.

– Ты лужу, где троица бутылки откопала, имеешь ввиду?
– спросил меня, однажды бывавший на том самом месте, человек.

– Её. Как думаешь, далеко нам туда ещё идти?
– решил я сверить свои ощущения с ним.

– Прости брат, не знаю. Я, когда иду по сторонам мало смотрю, в основном под ноги гляжу, чтобы не свалиться - признался Драп в своём не очень хорошем состоянии.

– Да я и сам толком ничего не помню, так что не один ты такой - постарался я не смущать его больше, чем он это сам сделал.
– Просто показалось, что лужа эта где то рядом располагается, а так ли это на самом деле не знаю. Ладно, я не далеко, километра на три вперёд пройду и, если ничего знакомого не увижу, сразу обратно. Лишним не будет, завтра сможем быстрее двигаться по уже знакомому маршруту.

Я бы, конечно, предпочёл никуда не ходить, но две чумазые бутылки, найденные в одном из мешков, напавших на нас людей, не дают мне покоя. Откуда они у них появились? Сами нашли их? Но тогда почему эта посуда, как две капли воды, похожа на ту, что нам демонстрировали старатели, гостеприимно пригласившие нас вместе с ними отобедать. Стеклотару подарили им, за красивые глаза? Сомневаюсь. Во первых глаза у пытавшихся лишить нас жизни были совсем не красивые, а наоборот хитрые, наглые и жадные, а во вторых, серьёзные мужчины редко когда делают такие дорогие подарки особям, одного с ними пола. Тогда что остаётся? Либо эти хитроглазые выкупили посуду у более удачливых коллег, что совсем уж неправдоподобно, либо попросту отобрали её с применением силы и это мне кажется более реальным. Но пытаться отобрать у троих здоровых и крепких мужиков чего либо вдвоём, на такое не каждый решиться. Стало быть, напрашивается вполне закономерный вывод: их должно было быть больше. И вот разобраться с тем, куда делись остальные из этой компании, решившей обогащаться за счёт убийств себе подобных, мне и предстоит. Тупо двигаться дальше, с двумя калеками на руках, прямиком к очередным бандитским рожам.

Знакомая лужа, размером с маленький пруд, появилась неожиданно. С той стороны, откуда двигался к ней, она была словно стеной закрыта плотно растущей, вечно зелёной растительностью, что не позволило, как следует, подготовиться к встрече с грязевым, серо коричневым болотом. Я выскочил на него вырвавшись из плена очередного ветвисто-колючего кустарника и навряд ли остался незамеченным для проводивших здесь раскопки людей, если они конечно ещё находятся на одном из этих, не очень привлекательных для глаза, берегов. Приведя разлохматившуюся шевелюру, в кровь расцарапанной рукой, в порядок, так и остался стоять на месте, всем своим видом показывая добрые намерения ко всему живому, находящемуся поблизости от меня. Но пять минут моего топтания в грязи ни на кого впечатления не произвели. Ко мне никто не подошёл, меня никто не окликнул, да и сам я никого здесь не увидел, хотя место, откуда ловили раритеты, встреченные нами тут, ещё в прошлый раз, старатели, глазами отыскал быстро. Ждать у болота погоды можно долго, практически бесконечно, но в нескольких километрах отсюда разбили свой временный лагерь мои товарищи, которым моё присутствие рядом необходимо не меньше, чем здешним комарам кровопийцам, облепившим мою статичную фигуру с ног до головы. Постоял ещё минут несколько, повернулся во все возможные стороны головой, осмотрел подозрительные места глазами и не заметив ничего странного, и пугающего, выдвинулся к месту, где виднелись остатки когда то ярко горевшего костра.

По дороге ничего необычайного мной обнаружено не было, обжитое место у края лужи также не вызвало во мне сомнений в его благонадёжности, а вот краткие поиски в двадцатиметровой зоне от костра, результат принесли. Куча веток, с ещё не засохшими листьями, собранные в одном месте, явно не для нужд костра, которую раскидал без особого труда, скрывала под собой три, начавшие разлагаться, трупа. Из плохо выглядевших, но по детски безмятежно лежавших на примятой, пожухлой траве, когда то живых людей, знакомым мне показался лишь один. Два других, лица которых были уже покрыты неописуемо жуткими пятнами, ничего в моей памяти не всколыхнули.