Попутчики. Тысяча дорог
Шрифт:
Наконец Феликс нарушил тишину:
– Мне вспомнились строчки из стихотворения Анатолия Седельникова, поэта из Красноярска:
Осень – пора переездов,
Жизненных вех, перемен.
Осень как будто невеста,
Душу берущая в плен.
– Написано им в 1940 году. Я брал эту брошюру в библиотеке, она называлась “Имена на взлете” – стихи авторов, чья жизнь рано оборвалась. Там были в основном поэты, погибшие в войну. Как и Седельников.
* * *
После окончания путешествия Феликсу с трудом в него верилось: неужели на самом деле он встречал
Надолго остаться в том мире ему не позволили – не хватило бы сил, объяснила Клава – энергии и так много затратили на Поезд Надежды. Но поезд и в самом деле выполнил свою миссию – принёс в их город у теплого залива надежду… Оказалось, что в их городе, как и в других южных республиках, не было гражданской войны, которая должна была прогреметь еще в начале девяностых. Феликс прогулялся по городу и увидел, что на стенах зданий, обстрелянных десять с лишним лет назад, не заметно выбоин от пуль. Как и не было остатков сгоревших блокпостов на окраине города…
Чтобы документально зафиксировать изменения в жизни города, Феликс купил в киоске газету и наткнулся на строки, которые говорили о том, что в общественно-политическом плане история страны осталась примерно такой же – с социальной ориентацией государства, но с не очень развитой экономикой.
Феликсу предстояло срочно выполнить работу, чтоб на завтра ее осталось меньше, и можно было отчитаться перед начальником. Феликс закончил печатать и откинулся перед экраном на спинку стула и предался на короткое время отдыху, размышляя.
Таким образом, он задержался на работе. Ехал домой в трамвае уже в серых октябрьских сумерках. В полупустом салоне трамвая на одном из сидений он заметил девушку в светлой куртке. Феликс прошел дальше по салону, чтоб увидеть, что у нее на ногах, может, все-таки в юбке? Приятной неожиданностью стало то, что на девушке были черные колготки, видневшиеся из-под белой куртки. Видимо, под курткой – мини-юбка, и она не видна, – предположил Феликс.
Он встал рядом с ней, держась за поручень и искоса поглядывая на девушку, рассмотрел, что колготки немного прозрачны, и такой стиль одежды подходит ей особенно – потому что ноги у нее были стройные, но с едва заметной полнотой. И при этом подумал, что девушки так чаще одевались в девяностые годы.
На следующей остановке девушка вышла – может быть, с ней были две девушки, которые встали с двойного сиденья, потому что, когда они стояли у двери, то стояли вместе? Но нет: выйдя, она пошла резко от них в сторону. На освободившиеся после двух девушек места сел вначале один парень, потом он окликнул второго паренька.
Феликс тоже сел – на пустое теперь место, где сидела понравившаяся ему девушка. Еще раз оглянулся назад – как раз на грубый окрик парня, приглашавшего другого сесть рядом с ним. Тот сел, и Феликса дёрнуло зачем-то еще раз оглянуться назад. Парень, сидевший у окна посмотрел на Феликса. Его лицо сразу не понравилось, так как было необычным, сразу выделяясь от прочих. Парень вдруг подошёл к Феликсу и сел спереди, вполоборота к нему, положив руку на спинку сиденья. Немного помедлив, стал расспрашивать: откуда он, где живет.А где именно? – уточнял незнакомец. – Просто интересуюсь», – не отставал он. Но потом обмяк, спросил, как зовут, смотря на него мутными черными глазами.
– Саян, – он пожал руку.
– А ты откуда будешь? – осторожно спросил Феликс.
– Капитан Карьерной улицы. Когда разбили зеленых, часть хлопцев бежала на юг. Со времен гражданской войны здесь и живем…
– Так ты карьеровский капитан? – переспросил Феликс.
– Не-е, я капитан всего города,– поправил Саян. – Моего прадеда расстреляли красные, не отходя от бронепоезда! И оставили тело в песках! Но он выжил: пустыня не
приняла его и сказала – живи!– Концепция двух врагов… Но такая политика погубила Польшу перед второй мировой, – начал рассуждать Феликс.
– А мы в политику и не вмешиваемся, – оборвал его Саян. Кто не давил нас? Даже крестьянские отряды Монстрова, переметнувшегося к белым. Так было при любой власти…
– Тогда мы не союзники, – сказал Феликс и выскочил из трамвая.
Эпилог
Горит одинокий фонарь на безлюдной остановке. Раскидистые ветви высоких вязов возвышаются в темноте над фонарём. А она стоит и ждёт трамвай, который явно запаздывает в этот холодный осенний вечер.
Я вижу ее. Осталось лишь подойти и заговорить… надо только набраться смелости и решиться… Если я подойду, то, кто знает? Может одним городом, пострадавшим от гражданской войны в начале девяностых станет меньше. Ведь иногда даже небольшая порция людского добра и счастья перевешивает весы, на которых решается – быть или не быть этому миру, продолжать ли ему существовать, принося радость людям в нём живущим.
Еще немного людского понимания, а может и любви, и… весы качнутся в другую сторону. Когда чувства людей совпадут с волнами, на которых расположена нужная реальность, возникнет резонанс, который повернет историю в благоприятном направлении, избавит людей от лишних страданий. Так не стало в истории маленькой республики гражданской войны. Может, станет лучше и в других частях страны. А пока я думаю, замечаю, что девушка одета слишком легко для поздней осени. Словно она из каких-то более теплых мест. На ней легкий плащ, юбка и прозрачные колготки. Так одеваются не в нашем конце октября, а где-то на Юге, где на берегу теплого залива, среди зарослей каштанов и винограда, раскинулся маленький город…
Переход между мирами должен открыться здесь и сейчас… Феликс провалил операцию, вместо девушки зачем-то познакомившись с Саяном. Приходится мне одному пробивать стену между мирами. Ветер, через невидимый переход, доносит запах моря из южного осеннего вечера с еще не опавшей листвой.
Правда трамвайного пассажира
«А девушки даже за последние 12 лет в чем-то изменились, неуловимо, но изменения есть», – думал Эдик, глядя на студенток в очереди в столовой в одном из корпусов университета, в котором в 2006 году отработал почти год ассистентом на кафедре. За 10 лет до того он учился чуть менее года на заочном отделении, потом был вольнослушателем на очном и ушел в другой вуз. Сейчас, когда прошел еще один десяток лет, он был как безумец влюблен в сотрудницу этого же университета.
Они были знакомы со студенческой скамьи, с того самого девяносто седьмого года, но в отличие от Эдика, девушка Ирина не бросила этот вуз, а осталась там, правда чуть позже перевелась на заочное отделение, устроилась в регистратуру студенческой поликлиники. И году в две тысячи втором получила диплом вуза, в котором стала работать лаборантом, а потом секретарем. Рассказала, что родила двух детей без мужа; поначалу ей помогала сестра, но Авдотья вышла замуж и бросила Ирину… как оказалось, бросила на мои плечи, размышлял Эдик, стоя в очереди за дешевой едой из этой небольшой столовки.
Еще подходя к корпусам университета, он уловил знакомое волнение: «Вот они, деревья, которые осенью 96-го года сажали студенты в голую песчаную землю 18-го квартала! В первые годы они почти все пересохли и редкие прутики торчали незаметно на пустыре, ведущем к десятому корпусу. Но вдруг, к десятым годам двадцать первого века, кусты разрослись, и получилась университетская роща, в которой летом из-за листвы можно было не заметить человека, идущего по тропке наискосок через этот университетский городок.