Попутчики
Шрифт:
– Что вы, милая барышня! Я совсем не вас имел в виду. Я о том, что кто-то колечки нашел, но только не принес их вам, как должно было сделать, а тихо припрятал.
– Вы думаете? Они могли куда-нибудь закатиться, провалиться в щель...
– Это вряд ли. Я поставил эксперимент: положил на нижнюю полку свои часы. Ваши кольца не упали бы, потому что каждую полочку окружает загородка, она не дает вещам скатиться при резком торможении состава. Вот что Кнарик, вспомните, кто после вас посещал умывальню. Ведь кто-то проходил по коридору?
– Да-а-а... Я думала, что последняя - было уже так поздно!
– Кто за кем ходил - не помните?
– Помню, ну и что? Что это доказывает?
– Ох... Надо как следует подумать. Причем думать быстро. У нас очень мало времени.
– Мало времени? О чем вы, Иван Прокофьевич?
– О том, дорогая Кнарик, что к десяти утра мы прибудем в Кисловодск. Сейчас мы находимся в замкнутом пространстве, и тот, кто взял ваши кольца, не может их хорошо спрятать. Но как только мы сойдем с поезда - пишите пропало. Найти украшения, даже если кого-то и можно будет подозревать, возможным уже не представляется! А обыск проводить... Сейчас - слишком темно, надо ждать до утра. Не хочется нападать на наших новых приятелей. Попробую воззвать к совести, убедить по-хорошему. Ведь порядочные же люди.
Иван Прокофьевич потер лоб, расстроенно махнул рукой и постучал в соседнее купе. Кнарик робко направилась за ним.
Их впустили и даже некоторое время слушали спокойно. Но когда до попутчиков дошло, о чем речь, на голову Ивана Прокофьевича обрушились громы и молнии. И никакие извинения и попытки поговорить поначалу не действовали. Все дружно посчитали, что доказательств вины кого-то одного из их купе недостаточно. Кнарик ошиблась, и в санитарный уголок ходили другие пассажиры - таков был общий вердикт.
Заикаясь, Кнарик объяснила, что вовсе никого не обвиняет, и вообще считает, что произошло недоразумение. Но твердо стояла на том, что из первых трех купе никто не проходил мимо нее. Даже в тусклом свете от "летучей мыши" в коридоре было видно, какие эмоции захлестывают пассажиров. Иван Прокофьевич понимал, что гневные крики вот-вот перебудят весь вагон, придут проводник и начальник состава, и тогда решать вопрос придется уже другими методами, а он этого очень не хотел.
– Товарищи, попрошу минутку вашего внимания, - он успокаивающе поднял руки.
– Подойдите к фонарю, я вам кое-что покажу.
Кнарик осталась в купе, а остальные, ворча и пожимая плечами, столпились в коридоре вокруг "летучей мыши". Кнарик видела только, как Иван Прокофьевич что-то достал из кармана и показал пассажирам. Через несколько секунд к удивлению девушки все вернулись в купе гуськом и молча расселись на нижних полках.
– Полагаю, теперь мы можем спокойно все выяснить, без скандала. Кроме того, никто и не утверждает, что кольца были украдены. Я прошу вас, как сознательных граждан, помочь Кнарик, вот и все.
Ответом было недружелюбное молчание. Иван Прокофьевич усмехнулся.
– Что ж, раз все согласны, приступим. Кнарик оставила кольца на нижней полочке над мойкой. Упасть они не могли - я проверил. Вероятно, кто-нибудь из вас что-то видел, о чем и прошу вас сообщить мне. Кнарик помнит, кто за кем ходил в туалетную комнату. Давайте сравним ее слова с вашими показаниями. Кто первым выходил из купе?
Первой
откликнулась Леночка. Театральным жестом она вытянула руку в сторону Виктора.– Он. Он вышел и закрыл дверь. И его не было довольно долго.
Не обращая внимания на возмущенные протесты Виктора и Надежды, Иван Прокофьевич посмотрел на Кнарик. Она покачала растрепанными локонами.
– Нет, Виктор не проходил в нашу сторону.
– С чего это вы взяли?
– взвизгнула Леночка, - Я вообще не верю, что вы могли все запомнить.
С трудом Кнарик заставила себя отвечать спокойно.
– Даже если и так, то уж Виктора я бы не пропустила. Он очень... шумно ходит. А грохота его башмаков я не слышала.
– Да, - согласился Иван Прокофьевич, - вряд ли вы, юноша, пошли бы в туалетную комнату босиком.
– Я ходил к проводнику - просил разбудить меня на рассвете. Не хотел пропустить стоянку, чтобы сходить за кипятком. Можете спросить проводника, он подтвердит. Меня не было меньше пяти минут - мы с ним немного поговорили.
– То есть, вы направились в противоположную сторону, - резюмировал Иван Прокофьевич, - а потом? Что было, когда вы вернулись?
Виктор неловко заерзал.
– Потом... Да я и не помню...
С противоположной полки раздалось шипение Леночки:
– А что тут помнить? Все было очень просто. Я вам, гражданин... Иван Прокофьевич, сейчас все расскажу. Мне скрывать нечего! Петя, не дергай меня! После того, как товарищ Виктор вернулся, выходила его благоверная. И уж точно пошла в туалетную комнату - с полотенцем и своим противным мылом.
Кнарик вынуждена была согласиться с Леночкой.
– Да, первой мимо меня прошла Надя...
Все смотрели на комсомолку: кто с неприязнью, кто с любопытством. Виктор тоже повернулся к жене, но Кнарик со своего места не могла видеть выражения его лица.
Надя забилась в дальний угол полки между окном и стенкой. Тень от верхней полки почти скрывала ее.
– Не брала я никаких колец! Меня не интересуют ваши бирюльки!
Очевидно, что-то в ее словах убедило Виктора, и он встал на защиту подруги.
– Можете обыскать наши вещи. А потом вам придется отвечать за свои гнусные подозрения!
– А кто сказал, что Надю подозревают?
– спокойно спросил Иван Прокофьевич, - Для начала я хочу восстановить цепь событий, порядок ваших действий. Ни о каких подозрениях и речи нет.
– Что же, мой ответ такой: я украшений не брала, во-первых, они мне ни к чему, во-вторых, я отрицательно отношусь к воровству! Все.
– Надежда дала понять, что разговор окончен.
– Хорошо, пошли дальше. Кто потом ходил в туалетную комнату?
Леночка не заставила себя ждать.
– Я пошла, через несколько минут, как эта особа вернулась. Никаких украшений я там не видела! Уж можете мне поверить, я бы обратила на них внимание! На эту самую полочку я поставила коробочку с мылом - там было пусто. Так что совершенно ясно - колечки Надежда взяла, и надо...
Но Иван Прокофьевич не стал выслушивать ее рекомендаций:
– А потом? Вы умылись и...?
Леночка захлопала глазами, поправляя воротничок изящного пеньюара.
– А что могло быть потом? Я оставила на полке мыло и зубной порошок - для Пети - и ушла.