Попытка возврата: Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия

– Можете следовать дальше. И, не удержавшись, добавил:

– Неужели вы старшая?

– Старшим был гауптман Хольц. Он был замечательным хирургом. Вы его убили…

Ах ты стервь нерусская! Боится до дрожи, но еще и претензии высказывает. Я цыкнул зубом и, нехорошо улыбнувшись, ответил:

– Так вас сюда никто не звал. Сидел бы Хольц в Германии, резал больных и оставался живой до старости. Но немцам захотелось пойти на Восток. А здесь идет война на уничтожение. И прощать мы вас начнем, только когда Берлин возьмем.

Врачиху во время этого монолога опять начало крупно колотить. Даже жалко стало. Да и оставлять о себе впечатления грубого ночного убийцы раненых не хотелось. Поэтому уже другим тоном спросил:

– Откуда вы так хорошо наш язык знаете? Или в концентрационном лагере с русскими военнопленными работать пришлось?

Про концлагерь ляпнул специально, чтобы ее встряхнуть. В лагерях-то только врачи из СС служат, а эта – обычная клистирная трубка из вермахта. О, получилось! Девчонка перестала трусить и обозлилась:

– Я давала клятву Гиппократа и никогда не пошла бы служить в лагерь! А язык знаю, потому что у меня мама в России жила и уехала в Германию еще до вашей революции.

– Так у вас мать русская, и вы получается – фольксдойче?

– Моя мама немка! И в роду у меня все немцы!

Ишь ты, как ее пробрало, – усомнились в расовой чистоте, и аж глаза засверкали. Или это по привычке – гестапо-то, небось, за родню из России ее как грушу трясло? Скорее всего, именно так, уж больно реакция неадекватная. Ну да это не мое дело, поэтому козырнув сказал:

– Я бы про то, что ты немка, орать не стал. Нечем тут гордиться. Особенно после того, что здесь сотворили… Но сейчас можете ехать – дорога свободна!

И повернувшись, нырнул в темноту леса. М-да… Теперь бежать отсюда надо очень быстро. Фрицам, чтобы доехать до стационара, не более получаса понадобится. А еще через час здесь будет слишком людно. Мы уже удалились метров на шестьсот в глубь чащи, когда я услышал далекое завывание двигателя. Похоже, в санитарной колонне только сейчас пришли в себя и, поняв, что расстреливать из темноты их не будут, продолжили движение.

Еще через три дня мы вышли к своим. На карте у нас было много чего интересного, плюс притащили, уже по традиции, майора-связиста. Пока группа отдыхала, писал отчет о проделанной работе. Наиболее интересным был, конечно, вновь создаваемый немцами большой склад ГСМ. Очень хорошо замаскированный, он охранялся так, что мы решили и не соваться туда. Тем более что и жратва, и боеприпасы подходили к концу, а гранатометы вообще закончились. Так что теперь, нанося на карту расположение наиболее вкусных мест, я готовил для нашей авиации большое поле деятельности. Тем более что пока мы шарились по тылам, немцы продолжали вгрызаться в нашу оборону. Прорывов еще не было, но вот место своей дислокации мы опять поменяли. Теперь расположились в большой деревне Глуховская. Тут же был и штаб армии. За окном постоянно кто-то вопил, раздавая ЦУ, и непрерывно мотались курьеры и делегаты связи. Шла обычная армейская жизнь. Тут мое внимание привлек шум разборки.

– Ти чиво, пилять, принес? Это не мацони, а фуйня! У, чимо тупорылье!

С интересом высунувшись в окно, я увидел, как на заднем дворе нашей хаты звероватого вида майор-кавказец наезжает на лопоухого бойца. Тот стоял с котелком в руках и, виновато моргая, переминался с ноги на ногу. Майор меня не видел и продолжал воспитательную работу:

– Я сказал, ти последний дом должен идти. Там мацони настоящий делать. А это – фуйня!

Боец вздохнул и уже, видно, не в первый раз заныл оправдания:

– Товарищ майор, не было там никого в последней хате. Соседи сказали – уехали они. И корову увели. Я и взял у других…

Майор хлопнул себя по мощным ляжкам и завопил:

– Ти совсем тюпой, это не мацони, это молоко! Я твой мама ипал! С этими словами смачно заехал несостоятельному молокодобытчику по морде. У того только ботинки с обмотками в воздухе мелькнули. C размаху грохнувшись возле покосившегося тына, боец опрокинул на себя котелок и затих. М-да… Реалии нашего времени.

Вообще мордобой в Красной Армии был очень распространенным явлением. Тромбили народ активно, в соответствии со званием. Маршал мог сунуть в рыло генералу, генерал – полковнику, полковник – майору, ну и так далее. Вот наоборот – совершенно не допускалось. Поднявшему руку на старшего светил трибунал. Недавно как-то подрались старлей с капитаном. Не поделили ротную медсестру. Миром решить, чьей она ППЖ будет, не смогли, вот и понеслось. Дело замять не успели, вмешался замполит, и старлей загремел на полгода в штрафбат. А сейчас я наблюдаю совершенно рядовое явление. Кулачное воспитание младшего по званию. Причем, ввиду отсутствия демократической общественности и комитета солдатских матерей, такое воспитание считалось самым надежным. Обычно, правда, таким макаром гоняли на боевой учебе, для лучшей доходчивости и последующего сохранения жизни. Но бывало и так, как наблюдал сейчас. Уже собрался вернуться к своим делам, но майор, не удовлетворившись одним ударом, начал пинать скрючившегося бойца. Я покрутил головой – эк его на мацони растараканило. Видно, исстрадался без кислого молока. Озверел совсем сын Кавказа, как бы не прибил пацана. Похоже, надо вмешиваться.

– Эй, майор, ты там потише! Покалечишь ведь бойца.

Пышущий гневом детина обернулся и, увидев в окне всего лишь капитана, с ходу меня послал. Дурачок, однако. Не знает, кто тут живет… Выпрыгнув через окно, присвистнул, привлекая внимание, и выдал:

– Ара, я твою маму того – фьють-фьють!

– Чито?!

Нет, все-таки не зря я жил на Кавказе. Во всяком случае, как с полпинка завести этих горячих парней, знаю хорошо. Вот и сейчас – метод заводки работает без сбоев.

– Чито?!

– Ху то! Я твою маму, папу, дедушку, бабушку и даже собаку того… И показал руками и бедрами, что делал с его домашними и живностью.

– А-а-а-р-р-р!

Грузин, взревев, кинулся на меня. Ну, чисто бык. Вот и поиграем в корриду. Сделав шаг в сторону, позволил сыну гор всей массой влепиться в стену хаты. Бум! Из-под крыши посыпался соломенный мусор. Майор отлепился от препятствия, мотнул головой и опять пошел в атаку. Силен, однако… Я опять шагнул в сторону, поставив подножку. Бум! Теперь мусор посыпался с дерева, в которое врезался неугомонный мститель. Из окна появилась заинтересованная физиономия Гусева, который, видно, только что пришел. Серега мигом оценил и мокрого бойца, и стоящего на карачках майора. Ухмыльнулся и спросил, устраиваясь в окне поудобней:

– Все резвишься?

– Ага… Ты, кстати, не знаешь, что это за хмырь?

Я кивнул в сторону встававшего майора. Лоб у него был разбит, и струйки крови стекали на лицо. Гусев пригляделся и ответил:

– В автобате его видел. Вроде там службу тащит.

Весь пыл горячего горца уже прошел, но отступать он пока не собирался. Покачиваясь и раскинув руки, опять пошел на меня. Вот упертый! Поймав руку, взял уже вялого майора на болевой. Тот слегка подергался, а потом глухо сказал:

– Пусты. Как мужчина дэрись! Ага, сейчас… Так ему и ответил:

– Если я с тобой, орел горный, драться начну, то через три секунды ты уже со своими предками беседовать будешь. Так что угомонись, и пойдем к бочке – умоешься.

Грузин еще раз сделал неудачную попытку вырваться и так же глухо сказал:

– Ти зачем такой слова гаварыл?

– А что, нельзя? Или какой-то обычай нарушил?

– Да нарушил… нэлзя такой про мать говорыть.

Рывком развернул его к себе, ухватив за плечо так, что он поморщился, и прошипел прямо в окровавленную морду: