Попытка возврата. Тетралогия
Шрифт:
После осмотра нового оружия приехали в местный отдел гебешников, при заводе. Полковник ушёл к тамошнему начальнику, а я трепался с дежурным. И вдруг дверь одного из кабинетов распахивается и оттуда спиной вперёд вылетает здоровенный сержант. Через секунду, но уже мордой вперёд, вылетел ещё один жлоб в форме. Оба тельца, равномерно сползя по стенке, устроились на полу. Однако интересно тут люди живут. Бойко так и на полную катушку.
— Весело тут у вас, — сказал я офигевшему дежурному, лапающему кобуру.
Из двери, вслед за летающими служителями Фемиды, выскочил парень с разбитым лицом и шустро рванул в нашу сторону. Пока дежурный судорожно пытался вытянуть свой шпалер из кобуры, беглец, наклонив голову, так как
Угостив его столичным «Казбеком», поинтересовался:
— Что, шпиона очередного поймали?
— Ворюга. Детали с завода таскал и на дому чего-то химичил. Взяли с поличным. Сначала вроде смирный был, а теперь, гляди-ка, раздухарился. Ну да ничего. Если его сейчас не прибьют, уму-разуму обучая, то всё равно — по законам военного времени стенка этому паразиту обеспечена.
Я курил, вспоминая борзого беглеца, и думал, чем же он мне понравился. Дерзостью, наверное. Надо же, решился на сопротивление, причём в самом, можно сказать, логове местных гебешников. А теперь этого прыткого пацана просто к стенке прислонят. Мы в группу таких вот шустрых по крупицам собираем, а здесь их шлёпают почём зря… И дерётся он неплохо, вон как допрашивающих уделал, даром руки зацоканы за спиной были. Всё-таки надо бы его повидать. Поэтому, раздавив окурок каблуком, спросил у капитана:
— Дашь с ним пообщаться?
— Хоть сейчас. Пойдём только побыстрее, пока ребята из него душу не вытрясли.
Успели вовремя. Парень лежал на полу, а ребята с хеканьем вышибали из него уже, наверное, остатки души. Капитан жестом прекратил веселье и приказал привести подследственного в чувство. Привели, облив водой из ведра и усадив на табурет, оставили нас наедине. Расхититель социалистической собственности сидел, покачиваясь и мотая головой, пытался стряхнуть воду с лица. А! Так он же до сих пор в наручниках. Когда я освободил ему руки, тот взглянул на меня и издевательски ухмыльнулся, показывая дырку свежевыбитого зуба. Крепкий пацан, его ведь до сих пор не сломали… Хотя буцкали на совесть. Поэтому, чтобы начать беседу, помахал ладонью у него перед лицом и спросил:
— Эй, земляк! Ты там как? Живой?
— Я-то живой. А ты, начальник, не боишься руки мне освобождать?
Он опять ощерился в улыбке и выплюнул кровь изо рта. Надо же, сколько экспрессии. Ещё и на испуг берёт. Битый арестант мне нравился всё больше и больше. Поэтому я, тоже ухмыльнувшись и почесав ухо, сказал:
— Ну, бояться не боюсь, а вот опасаюсь, это да. Я же не знаю, на что ты способен. Хотя на рывок безграмотно пошёл. Надо было не на таран меня брать, а от стенки оттолкнувшись, нырком в окошко за дежурным уйти. Тогда хоть и маленький, но шанс был бы. А так получается, попёр буром и нарвался на более подготовленного противника.
Парень был удивлён моим монологом. Похоже, здесь с ним так не говорили. Пока он, хлопая глазами, переваривал мои слова, я спросил:
— Если б получилось свалить, куда бы делся потом?
— Да тут бы не остался. Ушёл к фронту и ищи меня!
— К немцам?
У арестованного вздулись желваки на щеках, и он даже не сказал, а выплюнул:
— Вы, суки, по себе людей не судите! К нашим бы пошёл! К любой части прибился, и хрен бы вы меня нашли. Вас ведь на фронт не заманишь. В тылу себе хари наедаете, только и можете, что без вины людей хватать.
— Ну, ты-то явно не невинная овечка. Детали тырил?
Парень шумно выдохнул и безнадёжно, видно, уже не в первый раз, сказал:
— Не тырил. Пружину я сделал для патефона. Её и выносил. А мастер, гад, меня заложил. Я ему морду побил да зуб выбил, ещё летом, вот он и злобился. А тут такая возможность расквитаться…
— А
морду за что? По пьянке?— Сука он потому что. Про отца моего гадости плёл.
Сначала парень (в процессе разговора выяснилось, что его зовут Леха Пучков) говорил нехотя, но потом разошёлся. Выяснилось, что отец его в своё время работал на КВЖД, а когда китайцы отмели её себе назад, на советском Дальнем Востоке. Кстати, там Леха и научился разным приёмчикам, у одного старого корейца. Жили себе не тужили, и тут отца перевели в Москву, в министерство. Радости полные штаны. Они всей семьёй — отец, Леха и две его сестрёнки вселились в огромную трёхкомнатную квартиру. Через год поступила в институт сестра. Ещё через год сам Леха. А ещё через полгода отца арестовали как японского шпиона. Как они ни бегали, отца упекли, а их попёрли и из квартиры, и из институтов. Помыкавшись по знакомым, осели у дальней родственницы в Туле. Там с большим трудом устроились на завод. Пучков подался в слесари, а сестра его формовщицей. Мелкую определили в школу и опять начали жить. Только недолго. Мастер узнал, что Лёшка — сын шпиона, и начал его изводить. Получив прореху между зубов, затаился на время и, выждав удобный момент, сдал с потрохами.
— А мне ведь повестка уже пришла. Работал последний день. Вот и решил, кто, кроме меня, этот патефон починит? На фронте убьют, и мужика в семье вообще не останется.
Пучков, видно, сам расстроился от воспоминаний, но потом, зло глянув на меня и опять сплюнув кровью на пол, сказал:
— Хотя тебе начальник, это всё глубоко по херу. Жалко только вот так попусту гибнуть. Ну да ничего, в следующей жизни сочтёмся!
Ха! Тоже мне, буддист малолетний выискался. Видно общение с корейским гуру не прошло даром. Старичок его, судя по всему, не только приёмчикам хитрым обучил… Молча встав и выложив перед ним на стол пачку папирос и спички, я сказал:
— Сиди пока здесь. Часа через два за тобой приду.
Выйдя из камеры и наказав не трогать арестованного, побежал ловить Колычева.
Полковника получилось убедить на удивление быстро. Выслушав меня и задав всего несколько вопросов, он позвонил и всё разрулил. Пока я шёл за Лехой, меня, как Ивана Васильевича из одноимённого фильма, терзали смутные сомнения. Как-то всё очень гладко идёт. И командир почти моментом согласился, и местные препон не ставили, когда он у них злостного расхитителя и дебошира захотел забрать. Понятно, что полковник — величина значительная и здешние гебешники против него не пляшут. Но сам-то он тоже моментом подписался на это предложение. Похоже, Петрович сверху получил дополнительные указания насчёт меня. Причём уже давно. Самым сумасбродным идеям даётся ход. А ведь другого, предложи он подобное, под трибунал без проблем запихнули бы. C этими мыслями подошёл к уже знакомому мне отделу НКВД.
Подписав необходимые бумаги, я получил неудачливого несуна в своё полное распоряжение. Зашёл к нему в камеру. Пучков, пока меня не было, смолотил всю пачку, и в помещении было не продохнуть.
— Блин! Как ты тут ещё не задохнулся? Давай, подъём, любитель музыки, и пошли со мной.
Леха молча поднялся и, только когда мы прошли дежурного, начал удивлённо крутить головой.
— Куда мы идём?
— Ты ж на фронт рвался? Вот на него и идём. Только сдуру сейчас рвануть от меня не вздумай. В этом случае даже я не спасу. Моментом лоб зелёнкой намажут.
— Это зачем лоб зелёнкой?
— А чтоб пуля, войдя в мозг, не занесла инфекции. Но сейчас, расхититель, твоя жизнь круто изменилась.
На его возражения, что он не расхититель, я махнул рукой и продолжил:
— Сейчас дуй домой и приводи себя в порядок. Через четыре часа встретимся возле военкомата.
И положив ему руку на плечо, добавил:
— Не подведи меня, парень.
Пучков пристально взглянул мне в глаза, кивнул и пошёл вдоль кривого заводского забора. Не подведёт. Это понятно. Парнишка-то не дурак, понимает, что такой шанс раз в жизни даётся. Поэтому, даже не сомневаясь в нём, двинул в военкомат, забирать документы призывника Алексея Михайловича Пучкова.