Пора убивать
Шрифт:
– Черт побери, чем это он занят? – Хастингс ничего не понимал.
– Ловлей бабочек, – ответил ему Карл Ли.
Джейк подхватил свой кейс и направился к двери.
– Думаю, вам нужно будет оставить его в лечебнице. – Хлопнув дверью, он вышел из здания тюрьмы.
Слушание вопроса о перемене места рассмотрения дела Нуз назначил в Клэнтоне на понедельник, 24 июня. Слушание обещало быть долгим и привлечь внимание прессы. Поскольку Джейк настаивал на новом месте, именно на нем лежала необходимость доказать, что в округе Форд суд не в состоянии вынести справедливое и непредвзятое решение по делу Карла Ли Хейли. Джейку понадобятся свидетели. Люди, пользующиеся уважением и доверием местных жителей, которые готовы будут подтвердить, что справедливый суд здесь невозможен. Эткавэйдж сказал, что рад был бы оказать услугу, но его банку это может не понравиться. Гарри Рекс согласился с удовольствием и сразу.
С другой стороны, Бакли выставит целую дюжину своих свидетелей, весьма достойных граждан: выборных чиновников, юристов, бизнесменов, может, кого-нибудь из шерифов – и все они в один голос станут утверждать, что лишь краем уха слышали что-то о Карле Ли Хейли, что суд в Клэнтоне сможет самым объективным и беспристрастным образом разобраться в его деле.
Внутренне Джейку и самому хотелось, чтобы суд проходил здесь, в Клэнтоне, в здании суда, стоявшем напротив его собственного офиса, перед лицами знакомых ему сограждан. Судебные заседания всегда были тяжелым испытанием: с их нервным напряжением, с бессонными ночами и гнетущей тоской. Переносить все это гораздо легче, когда находишься в родной для себя обстановке, в трех минутах ходьбы от собственного крыльца. Во время перерывов в заседании он мог бы сидеть в своем собственном кабинете, готовить необходимые материалы, беседовать со свидетелями или просто отдыхать. Мог бы пойти пообедать в кафе или к Клоду, а то успел бы даже сбегать домой. И его клиент тоже оставался бы здесь, в местной тюрьме, неподалеку от своей семьи.
И в прессе, безусловно, он выглядел бы куда более выигрышно. По утрам газетчики собирались бы у дверей его офиса и преследовали его по пятам, пока он неторопливой походкой пересекал бы улицу по направлению к зданию суда. Размышляя об этом, Джейк испытывал восхитительное волнение.
И в самом деле – так ли уж важно, где будет проходить суд? Люсьен был прав: случай Карла Ли был известен жителям каждого округа в штате. Так к чему же менять место? Все присяжные штата в глубине души давно уже решили, виновен Карл Ли или нет.
Нет, все-таки это важно. Потому что кто-то из присяжных был белым, кто-то – чернокожим. Если исходить из процентного состава населения, то в их округе белых присяжных в жюри должно быть больше, чем в соседних. Джейк любил иметь дело с чернокожими присяжными в уголовных делах, и особенно когда его подзащитный сам был чернокожим. В таких случаях присяжные боялись показаться слишком кровожадными. До их сердец можно было достучаться. Да и в гражданских делах с ними было проще. Все они недолюбливали большие корпорации и страховые компании, с куда большим удовольствием они защищали финансовые интересы обыкновенных людей. Как правило, Джейк всегда старался апеллировать к чернокожим присяжным, вот только было их в округе Форд очень мало.
Нет, нет, это совершенно необходимо – добиться переноса суда в другой округ, где процент негритянского населения выше. Всего один черный голос может решить участь его клиента. А если же их будет большинство, то они смогут и оправдать его подзащитного. Две недели жизни в каком-нибудь мотеле и работа в чуждой ему обстановке ничуть не соблазняли Джейка, но эти маленькие неудобства не шли ни в какое сравнение с теми преимуществами, что давало чернокожее жюри.
Требование о перемене места рассмотрения дела было внимательно изучено Люсьеном. Джейк, как ему и было сказано, без опоздания, хотя и с большой неохотой, прибыл к Люсьену ровно в восемь утра. На крыльце Салли накрыла для них завтрак. Джейк пил кофе и апельсиновый сок, Люсьен – виски и содовую. В течение трех часов они самым детальным образом обсуждали все аспекты, связанные с такой переменой. Люсьен хранил у себя копии решений Верховного суда за последние восемь лет, и, размахивая ими, он вел себя перед Джейком как профессор, читающий лекцию первокурснику. Ученик его что-то конспектировал, изредка спорил, а главным образом внимательно слушал.
Уитфилд был расположен в нескольких милях от Джексона, в сельском районе округа Рэнкин. У ворот психиатрической лечебницы стояли два охранника и лениво переругивались с газетчиками. Им было известно лишь то, что Карла Ли должны привезти к девяти. В восемь тридцать перед воротами остановились два патрульных автомобиля с гербами округа Форд на бортах. Журналисты и фоторепортеры кинулись к водительской дверце первой машины. Оззи опустил стекло.
– Где Карл Ли? – чуть ли не в панике прокричал кто-то из репортеров.
– В другой машине, – бросил Оззи, подмигнув Карлу Ли, сидевшему на заднем сиденье.
– Он во второй машине! – Толпа ринулась к автомобилю Хастингса.
– Где Хейли? – Это уже был другой голос.
Сидевший
впереди Пертл указал на Хастингса:– Вот он.
– Это вы Карл Ли Хейли? – громко завопил газетчик.
– Да.
– А почему вы за рулем?
– А почему на вас эта форма?
– Меня сделали заместителем шерифа, – ответил Хастингс с каменным лицом.
В этот момент ворота раскрылись, и машины, газанув, рванули в них.
Карла Ли вместе с Оззи и двумя его помощниками провели через главное здание в другое, где он был обыскан и помещен в отдельную камеру, или палату, как ее здесь называли. Дверь за его спиной закрыли на замок. Оззи и его людям было предложено вернуться в Клэнтон, что они и сделали.
После обеда в палату к Карлу Ли вошел какой-то чиновник в белом халате, а при нем ассистент с портативной пишущей машинкой. Начались вопросы. Карла Ли спрашивали обо всех мало-мальски значимых событиях его жизни начиная с самого детства. Допрос этот длился два часа. В четыре часа пополудни вошли два охранника, надели на Карла Ли наручники, усадили в крошечный карт, которым пользуются на полях для гольфа, и привезли в современное, сложенное из кирпича здание, стоявшее примерно в полумиле от того, где находилась палата. Карла Ли провели в кабинет доктора Уилберта Родхивера – главного врача. Охранники остались ждать снаружи у двери.
Глава 22
Прошло пять недель со дня гибели Билли Рэя Кобба и Пита Уилларда. До суда оставался месяц. Лучшим отелем в городе был «Бест уэстерн» – он удостоился внимания мемфисской и джексонской прессы. «Клэнтон корт», славившийся своими баром и рестораном, был полностью зарезервирован для репортеров из Атланты, Вашингтона и Нью-Йорка. Даже в далеко не фешенебельном «Ист-Сайд мотеле» стоимость номеров к июлю подскочила вдвое, но и там свободных мест не было.
Первое время город по отношению к прибывавшим чужакам был настроен вполне дружелюбно, несмотря на то что почти все они были довольно невоспитанными и имели самое немыслимое произношение. Однако после того, как в газетах появились первые статьи о городе и его обитателях, статьи не то чтобы недоброжелательные, а просто недостаточно лестные, жители, казалось, тайно сговорились держать языки за зубами. В полном людского гомона кафе мгновенно устанавливалась тишина, как только кто-то из посетителей замечал входящего приезжего. Даже торговцы на площади стали менее любезными с теми, кого не знали в лицо. Служащие в здании суда производили впечатление внезапно оглохших: настолько мало внимания обращали они теперь на задаваемые десятки раз в день одни и те же вопросы. Даже газетчикам из Мемфиса и Джексона приходилось прилагать неимоверные усилия для того, чтобы вытянуть из местного жителя хоть что-нибудь. Людям надоело ежедневно читать про себя в газетах, какие они все тут недалекие, олухи и расисты. Они игнорировали пришельцев, которым не могли доверять, и предпочитали заниматься каждый своим делом.
Оазисом во враждебной пустыне стал для репортеров бар в «Клэнтон корте», единственное место в городе, где еще можно было встретить дружелюбное лицо и по-приятельски поболтать, Они рассаживались по уютным кабинкам и, глядя на огромный телевизионный экран, предавались досужим рассуждениям о городке и предстоящем суде. Сопоставляли свои записи, заметки, заголовки, обменивались слухами и пили, пили допьяна, поскольку с наступлением темноты делать в Клэнтоне было совершенно нечего.
Гостиницы заполнились в воскресенье вечером, 23 июня, – за день до начала слушаний по вопросу о перемене места процесса. В понедельник утром газетчики собрались в ресторане «Бест уэстерн», чтобы выпить кофе и обменяться первыми впечатлениями. Слушание было первым более или менее важным событием в ходе всего дела и, возможно, единственным таковым до начала самого суда. Прошел слух, что Нуз болен и не хочет принимать участия в процессе, что он обратился в Верховный суд с просьбой назначить другого судью. Это всего лишь слух, без всякого указания на источник, без всяких деталей, подчеркнул журналист из Джексона. В восемь утра толпа с микрофонами и камерами наготове отправилась на площадь. Одна группа устроилась ждать у ворот тюрьмы, другая – у задней двери здания суда, но большая часть прошла прямо в зал заседаний. К половине девятого там уже яблоку негде было упасть.
Джейк наблюдал за всей этой деятельностью с балкона своего офиса. Сердце его билось чуть быстрее обычного, и стук его отдавался в желудке. Джейк улыбался. Он был готов предстать перед Бакли и телевизионными камерами.
Поверх спущенных к кончику носа очков Нуз окинул взглядом заполненный зал. Все на своих местах.
– Суд получил, – начал он, – заявление обвиняемого с просьбой о смене места рассмотрения его дела. Сам процесс назначен на понедельник, двадцать второе июля. Если верить моему календарю, до него еще четыре недели. Мной были установлены крайние сроки для подачи и рассмотрения подобных заявлений, и я надеюсь, что других у обвиняемого до суда не будет.