Поражающий агент

Я лежал на кушетке. Я огляделся, подумал было, что это подвал моего «Подшипника», но нет, это место мне было неизвестно. В двух шагах от меня в кресле сидела Маша. Она спала. Возле ее ног лежала книжка корешком вверх. Там было написано что-то не по-русски. Ах да, она же «англичанка». Поднапрягшись, я сообразил, что это Хемингуэй, «Старик и море». Когда-то в детстве меня пытались заставить ее одолеть. Кажется, не получилось, уже и не помню.

Я пошевелился. В боку появились болевые ощущения, но такие туманные и неясные, что я сразу понял: дело идет на лад. Сколько же я проспал? Часов на руке не было. Какое сегодня число? Разбудить, что ли, мою сиделку? Попробую обойтись.

Я осторожно спустил ноги на пол. Он был деревянный. Нащупал тапочки. Надел. Машинально глянул на них. Незнакомые. Но размер не Слона, это точно, на того сорок пятый еле налазит. Я вышел из комнаты. Страшно хотелось есть. И пить. Я глянул в окно – судя по всему, мы были на первом этаже. Вдали на небе, распахнувшись над горизонтом, было красивое багровое зарево. А перед ним – бескрайнее унылое поле, подгнивающее в бесконечных дождях. И, как ни странно, я любил все это. Ведь сколько раз уже мог уехать подальше, сменить климат, но нет же…

Я подумал, что хорошо создан мир, только зачем и с какой стати люди делят друг друга на трезвых и пьяных, служащих и уволенных, киллеров и их жертв да еще черт знает на кого? Почему трезвый и сытый спокойно спит у себя дома, а пьяный и голодный или раненый и прячущийся должен бродить, не зная приюта? Почему кто не работает и не получает жалованья, тот непременно должен быть голоден, раздет, бос? Кто это выдумал? И почему же птицы и звери не служат, не работают и не получают зарплату, а живут в свое удовольствие?

Ну конечно, это был деревенский дом, купленный каким-нибудь любителем природы, по всему видно, и интерьер не без городской руки. А вот чайник электрический! Я наклонил горлышко и выпил его весь. Кажется, впрок мне это не пошло. Как-то разом отяжелел, да и голова закружилась. До табуретки было рукой подать – пара шагов, но я все равно умудрился промахнуться и рухнул на пол.

На шум выбежала Маша. Кое-как доволокла меня до кровати. Потом принесла творог со сметаной и согрела куриный бульон. Пока я приходил в себя, а потом ел и пил, она мне все рассказала. В лице у нее появилось какое-то новое выражение. Может ли человек так измениться за несколько дней? Почему бы и нет, может, еще и не так, мне ли не знать.

…Слон сам оказал мне необходимую помощь, ему было не впервой. Пуля прошла навылет, никаких осложнений не предвиделось. После этого Маша перевезла меня на дачу к своему бывшему профессору. Он купил дом в деревне, но сам в нем бывает только летом. Так что тут мы можем торчать сколько душе угодно. После приезда сюда я проспал тридцать часов, что называется, без задних ног. То есть со времени перестрелки в поезде прошло уже двое суток. Вот, собственно, и все.

Я вдруг снова почувствовал себя голодным и попросил еще поджарить хлеба.

– Тебе сейчас нельзя жареного.

– Что за чушь. Лучше сделай, а то я опять встану.

– Напугал. – Но все же она пошла выполнять каприз, и, по-моему, не без удовольствия.

А когда вернулась с дымящимися пшеничными сухариками, политыми оливковым маслом, я попросил телефон.

Она протянула мобилу.

– Это не моя. – Я с подозрением повертел трубку в руке. Телефон – страшная сила, для тех, кто умеет пользоваться, конечно.

– Мне твой приятель-бармен дал, сказал, что твоя трубка прострелена.

– Слон?

– Ага.

– Он знает, где мы сейчас находимся?

– Я не говорила.

– Хорошо. Нет, подожди, я не верю. Он бы тебя не отпустил со мной в таком случае.

– А он и не отпускал. Он у тебя спросил, что теперь делать, и ты сказал, что она, то есть я, тебя спрячет.

Ничего этого я не помнил.

– Я не думал, что еще увижу тебя. Почему ты осталась?

– Я подумала, что в долгу перед тобой.

– Ни в каком ты не в долгу.

– Мне так не кажется. И… я даже не знаю, как тебя зовут.

– Вот и хорошо.

– А мне вот было интересно, почему ты вернулся, ну там, на вокзале.

– Ну а почему бы мне не вернуться? – Черт меня возьми, если я сам знал, почему я вернулся.

Ну ладно. Я позвонил Слону, он не отвечал. Что еще? Я позвонил Электронику. Тот всегда был на месте. Может, он и не сидел круглосуточно в своем бункере (хотя у меня складывалось именно такое впечатление), но отозвался мгновенно.

– Есть новости?

– Был один разговор. Будешь слушать?

– А о чем речь?

– О какой-то перестрелке. И о тебе.

– Тогда ясно. Давай лучше своими словами.

– Босс орал на Жору из-за каких-то трех трупов…

– Четырех, – уточнил я.

– Прости?

– Четырех. Трупов было четыре.

– Да нет, ты ошибаешься, он сказал три.

– А я говорю – четыре.

– Подожди минутку, я проверю. – Электроник возился какое-то время, а потом вынужден был признать: – Ты прямо ясновидящий. Действительно, он возмущался тем, что Жора устраивает операции, в результате которых гибнут ценные кадры.

– А что Жора?

– А что Жора. Жора помалкивал в тряпочку.

Так– так. Значит, Жора действовал по своей инициативе. Он решил кинуть Босса. Почему? Жора не похож на самостоятельную фигуру. Ему нужна чья-то поддержка.

– Прокрути мне запись с этого места.

Раздался щелчок, и потом чистые и внятные голоса, никакого шума пленки, никаких помех, словно эта дружеская беседа протекала у меня под боком.

"Б о с с. Я хочу знать, что происходит, твою мать! Почему это произошло?!

Ж о р а. Значит, так. Только успокойтесь. Не нервничайте. У меня для вас плохая новость.

Б о с с. Говори.

Ж о р а. Вы успокоились?

Б о с с (в бешенстве). Говори!!!

Ж о р а. Отлично. Они спелись. Альбина и наш дорогой, в смысле – недешевый, профессионал. Он на ее стороне. Он ей доносит все, что у нас тут узнает. Он ее… простите, Босс, он ее, как бы это сказать попроще, трахает. И еще он ее охраняет. Вместо того чтобы пришить. Они вместе…

Б о с с. Заткнись!