Порочен, как грех

«Не дай ей передумать. Не дай ей понять, насколько я ей не подхожу. Конечно, я не заслуживаю женщины такой чистой и совершенной, но, клянусь, я никогда больше ничего не попрошу в моей жизни, если мне дадут возможность любить ее».

– Вы смотрите на меня так же, как смотрели тогда, – прошептала она, широко раскрыв глаза. – О чем вы думаете теперь?

– О том, что я никогда не видел более красивой женщины. – Он поцеловал ее, его рука запуталась в ее волосах.

Элетея застонала. От этого раскованного выражения поощрения глубокие волны наслаждения пробежали от его плеч к ногам. Элетея, нагая, раскрывалась ему навстречу, готовая подарить ему блаженство. Соблазнительная чувственность ее тела гипнотизировала его.

Он заключил ее в объятия, выгнул спину, не отводя взгляда от ее глаз. Вопреки тому, что о нем говорили, у него не было опыта обращения с девственницами. Но он понимал, что первый раз может оказаться не таким приятным для нее, как для него.

Когда она была готова, он проник в нее настолько глубоко, насколько осмелился.

Она несколько раз резко вздохнула. Для него не было ничего более страшного, чем необходимость остановиться; не мог он вообразить и более желанной участи, чем проникнуть в нее.

Он целовал ее веки, лицо.

– Мне кажется, я всегда был вашим.

– Гейбриел… – Она выдохнула его имя, ее пальцы сжали его плечи. – Вы хотите меня?

– Прошу вас, – хрипло сказал он.

– Мы горим от страсти или от любви? – прошептала она.

– А разве не может быть, что и от того и от другого? Разве нет?

– Да, хотя я не понимаю…

Он не дал ей договорить, додумать свой ответ. В этот миг его не очень волновало, о чем она думает.

– Расскажете потом, – пробормотал он. – Возьмите меня в себя целиком…

Она застонала, и это разбило цепи его самоконтроля. Он вошел в нее целиком. Потрясающее наслаждение пронзило его сердце. Самые сладкие из его фантазий осуществились. Он забыл обо всем.

Она выгнулась под ним. Хотя его тело напряглось в ответ, он сжал зубы и замедлил скорость. Это ее первый раз. Будут еще ночи совместных чувственных исследований. Он узнает, что ей нравится, и посвятит ее в тайну своих желаний. Конечно, он найдет место получше этой старой софы, такое же крепкое, каким, к счастью, оказалась она.

Он слышал прерывистый шепот словно издалека, очень издалека.

– Я ждала, когда ты вернешься.

– Я здесь.

– Сделай так, чтобы я забыла, Гейбриел.

Глава 24

Когда Джереми Хазлетт изнасиловал ее, Элетея не осознала, что он разрушил невинность ее сердца, а не способность любить. Плотская жажда, которую пробудил в ней Гейбриел и которую он продолжал утолять, одновременно привела ее в смятение и в волнение. Она была убеждена, что никто другой не смог бы пробудить в ней страсть.

В то время как такой же акт, или, точнее, его дикая пародия, вызвал у нее только отвращение, теперь она почувствовала, как к ней вернулись ее естественные желания с такой силой, что она не могла не подчиниться им. Он был ее первым возлюбленным, ее единственной любовью. А для человека, без сомнения, весьма опытного в грехе, в нем всегда присутствовала доблесть, уравновешивающая его темную сторону. Она наслаждалась каждым ощущением, приятным и неловким, которое он вызывал в ней, пока под конец не отдалась ему полностью.

Он помог ей миновать стыд, заставил ее не только подчиниться, но и признать свой голод. Мужественный, он заставил чувствовать ее не только живой и сильной, но и боящейся показать то, чего она жаждет. Он требовал. Она подчинялась, едва осознав момент, когда его крупное тело перестало двигаться. Она знала только – и в ее собственном неожиданном взрыве наслаждения, в ее освобождении, – что дрожь его плеч, жар глубоко у нее внутри от его семени означали, что он достиг пика. А в тот момент, когда она испугалась, что всему этому есть только одна причина – похоть, он, не теряя времени, заверил ее в обратном.

– Вы самая желанная и единственная женщина, которая когда-либо действительно вызывала у меня желание, – сказал он, подняв голову.

– Вот как? – прошептала она, поглаживая пальцем глубокую складку на его щеке.

– Я помню, когда вы впервые коснулись моего лица.

– Теперь вы стали куда более привлекательным.

Гейбриел потянул темный локон, который упал ей на грудь.

– И вы тоже.

– Я думаю…

– Мои лондонские кузены захотят познакомиться с вами.

– Ваши кузены?

– Моя родня.

Она сделала нерешительную попытку сесть, мысли об их наготе, которая все-таки смущала ее, вдруг обратились на другое – на тот скрытый смысл, который могло иметь предложение встретиться с его пользующимися дурной репутацией родственниками-мужчинами, и не в качестве его соседки, не в качестве начавшей выезжать в свет барышни, но в качестве его любовницы.

– Они обвинят нас в том, что мы поддались порыву.

Гейбриел поднял брови. Он был горячий, полный уверенности, готовый сразиться с целым светом, чтобы произвести на нее впечатление.

– Семь лет нельзя назвать порывом.

Элетея проницательно посмотрела на него:

– Нельзя сказать, что все это время мы ухаживали друг за другом.

Он усмехнулся:

– Нет, именно ухаживали.

Его игривость была заразительна, и все же тайна, стоявшая между ними, омрачала ее сердце. Если бы он знал, если бы предполагал… Изменились бы его чувства к ней? Ей казалось невыносимым разрушить эту близость, но близость не выживет без доверия, а доверие основывается на правдивости.

Придется признаться. Но как, когда? Станет ли он смотреть на нее иначе или по-прежнему желать ее, как теперь? Она посмотрела на его мрачное сардоническое лицо.

– Семь лет, – снова сказал он.

– Мы не общались! – воскликнула она.

– Нет, Элетея. Мы общались.

Она была уверена в своей правоте, потому что помнила все. Она видела его всего лишь один раз с тех юных лет – в Лондоне, флиртующего в парке, – хотя он ее и не заметил. Может быть, она и помахала бы ему рукой, но батальон его дам-обожательниц совершенно обескуражил ее. Однако она часто изучала газеты, ища сообщений, касающихся его, пока с горечью не поняла, что он выполнил предсказание ее родителей о его порочности.