Порочная месть

– Кейн… - хочу сказать, что мне нужно попасть в больницу, чтобы спасти нашего ребенка, но новая волна рыданий душит меня и я просто начинаю трястись, не в силах произнести ни слова.

Кейн быстро пробегается глазами по зажатому между моих ног полотенцу и, не произнеся ни слова, подходит к кровати. Отсторожно просовывает руку мне поясницу, вторую - по шею и тихо произносит:

– Держись.

Жар его прикосновения мгновенно забирается под кожу, делая дрожь не такой мучительной.

– Мне поехать с вами?

– раздается севший голос Кристин откуда-тотиздалека

– Ни к чему, - коротко рубит Кейн, движением плеча придерживая входную дверь, когда выносит меня в подьездный полумрак.

Я крепче сжимаю его шею и вдыхаю его запах: знакомое тепло кожи и тонкие ноты терпкого парфюма, ассоциирующегося лишь с ним, и мысленно уговариваю свою малышку: ” Чувствуешь запах твоего папы. Он тоже рядом, пожалуйста, только не уходи. Останься с нами”.

– Руперт, - резкий голос Кейна вибрирует у меня в груди, едва мы оказываемся на улице. Мужчина, стояющий рядом с водительской дверью мгновенно срывается с места и торопливо распахивает заднюю дверь. Кейн укладывает меня на диван и, обойдя машину, садится рядом, положив мою голову себе колени.

– В Белвью, - командует он и добавляет совсем ему несвойственное: - Быстро.

Машина со свистом срывается с места, и почему то от этого звука на меня накатывает новая волна слез, которую я давлю в себе глубоким дыханием, потому что мне нужно ему сказать.

– Это ребенок, Кейн… Я хотела сказать тебе завтра. Клянусь, я хотела…

Я вижу, как на скулах Кейна натягивается напряжение, а в глазах мелькает что-то, чего я никогда не видела раньше: яркое, уязвимое.

Он словно что-то хочет сказать, но вместо этого просто кладет горячую ладонь мне на лоб и проводит по волосам. И от этого жеста я вновь рассыпаюсь на части, позволяя вновь себе быть слабой рядом с ним и со слезами выливаю все свои страхи и вину, грызущие меня:

– Я много нервничала… Плохо питалась… Слишком поздно узнала. Мне так страшно…так страшно. Я просто не могу ее потерять, потому что уже так сильно полюбила.

– Ты не потеряешь, - твердо произносит Кейн, тыльной стороной ладони стирая мои слезы.

– Ты не можешь знать…

Лицо, склонившееся ко мне, выглядит серьезным, голос звучит ровно и убедительно.

– Поэтому предлагаю тебе, наконец, просто мне поверить, Эрика.

Сквозь мутную влажную пелену заглядываю ему в глаза, ища в них упрек, но не нахожу его. Взгляд, устремлённый на меня излучает спокойствие и уверенность.

И я стараюсь. Стараюсь поверить, что все и, правда, будет хорошо. Безоговорочно довериться человеку, которого я люблю, даже если происходящее кричит против, потому что сейчас мне эта вера необходима как воздух. Мне необходимо заставить мой организм работать на себя, чтобы произошло желанное чудо.

глава 46

Говорят, человек сам ответственен за свою судьбу: за поступки, принятие решений, сказанные слова. Но иногда все происходит так быстро, ты просто подчиняешься импульсу и совершаешь то, что совершаешь, и это не всегда твой конечный выбор. Человек — существо нестабильное и зачастую зависит от обстоятельств. Сейчас я это осознаю как никогда, потому что мое собственное тело меня предает. Почему когда мозг посылает сигнал «поднять руку», я ее поднимаю? Когда хочу спать, то закрываю глаза и сплю? Почему сейчас не происходит того же? Я хочу, чтобы кровь остановилась, и мой тело по-прежнему оставалось уютной колыбелью для моего малыша.

— Не оставляй меня, пожалуйста, — с мольбой смотрю на Кейна, когда сбежавшийся в приемное отделение персонал госпиталя, куда мы приехали, укладывает меня на каталку.

Я никогда не любила атмосферу больниц, но сейчас она кажется мне особенно жуткой и холодной: чужие лица, суета, длинный коридор, безразличный свет потолочных плафонов и страшащая неизвестность. И есть всего лишь один человек на свете, который может меня успокоить и помочь со всем справиться.

— Врачи должны тебя осмотреть, Эрика. — Кейн мягко избавляется от моей ладони, вцепившейся в его запястье, и слегка сжимает ее пальцами. — Я буду здесь и никуда не уйду.

Я знаю, что Кейн прав, но душа и тело просят совсем об обратном. Я не знаю, что будет с нами завтра, но сегодня хочу эгоистично держать его за руку, питаясь его наполненным спокойствием и черпая свежую порцию веры, которая с каждой минутой иссушается моей паникой.

— Ты должна быть сильной. Знаю, что ты умеешь, — последнее, что я слышу перед тем, как захлопнувшиеся белые двери скрывают его от меня.

Дальше все проходит как в тумане. Лица врачей, склонившихся надо мной, спиртовой запах, бьющий в нос, жжение иглы в вене. Новый кабинет, влажное пятно геля на животе, размеренные переговоры медсестер и непонятные мне слова… обширная отслойка… доплер…урежение ЧСС.

— Мой ребенок жив? — хриплю, глядя в висящий на стене монитор с расплывающейся на нем странной картинкой.

— У вас угроза выкидыша и серьезная кровопотеря, но плод жив, — отвечает женщина, которая только что водила датчиком мне по животу. — Ему сейчас нелегко приходится, учитывая значительную отслойку плодного яйца.

— Что это значит?

— Обычно на таких сроках как у вас мы не предпринимаем попытки сохранить беременность. Если ваше тело отторгает плод так рано, то, возможно, на то есть причина. Возможно, он просто нежизнеспособен.

Как не странно, именно эти жестокие слова приводят в меня чувства. Видимо, иногда нужно очутиться на самом дне, чтобы проснулся инстинкт плыть.

— Это чушь, — я утираю слезы и поднимаюсь на локтях. — С моим ребенком все в порядке, потому что у него два здоровых родителя, а остальное — ваши домыслы.