Порочная

— Габриэль, заткнись на хуй. Да, я трахаюсь с ним, чтобы подобраться достаточно близко и убить его. Поверь мне, другого выхода нет!

— Он уже умер? Нет!

— Я… — Почему он не умер? Почему я всё ещё здесь? — Все гораздо сложнее.

— Здесь твоя ёбанная фотография с ним, и ты смотришь на него так, словно он твой грёбаный бог, Камилла.

— Пошёл ты, Габриэль!

— Нет! Пошла ты, Камилла. Ты остаёшься в ёбанной Нарнии. Не утруждай себя возвращением, в картеле Хуареса нет места предателям. Ты это знаешь, — и с этими словами он вешает трубку. Грёбаный придурок-брат. Я пытаюсь перезвонить ему, но связь просто обрывается. Даже голосовой почты нет. Я смотрю на телефон, и моя грудь болезненно сжимается, прежде чем шок и обида перерастают в бушующий гнев.

Я выбегаю из комнаты и несусь по коридору.

— Ронан! — кричу я, направляясь к его кабинету. О, я хочу, чтобы он знал, что я иду за ним.

Я распахиваю дверь его кабинета, а он просто сидит за своим столом, сцепив пальцы перед собой и ухмыляясь так, словно готов к кровопролитию.

— Ты послал людей в Хуарес?!

— Ты была отвлечена, — его ухмылка становится шире.

— Я со всем справлялась, — я поворачиваюсь и прохаживаюсь перед его столом. — И в довершение всего тебе пришлось сделать объявление о свадьбе?

Ронан смеётся, прежде чем захлопать в ладоши, как будто он только что увидел грандиозное представление на сцене.

— Ты ни с чем не справляешься, Камилла, и да, я сделал объявление. Это традиция.

— Держись, блядь, подальше от моего картеля. Что касается вашей традиции… Это, блядь, не традиционная свадьба, даже при всём твоём буйном воображении.

Улыбка исчезает с его лица, выражение становится нечитаемым. Волна беспокойства поднимается в моей груди.

— Зачем ты лжёшь себе, Камилла?

— Не надо, — я указываю на него, проводя руками по волосам. — Не делай этого. Это полный бардак, — бормочу я скорее себе, чем кому-либо ещё. Все, что я слышу, — это слова Гейба в моей голове: «Ты смотришь на него так, словно он твой бог». Это смешно, но мой брат знает меня. Неужели я настолько попала под чары дьявола, что потеряла всякое чувство преданности? Я бы никогда не предала Габриэля, но он назвал меня предательницей.

— Ты говоришь, что у тебя есть контроль, — говорит Ронан, — когда у тебя его нет. Ты притворяешься, что не любишь меня, хотя на самом деле любишь, — медленная ухмылка расползается по его лицу. — Перестань лгать себе.

Его слова вырывают меня из моих собственных мыслей, пока я не поворачиваюсь к нему лицом.

— Я не люблю тебя, Русский. Кто теперь лжёт сам себе?

Он хватает сигару из пепельницы и глубоко затягивается. Его глаза останавливаются на мне, разбирая меня по кусочкам.

— Правда? — спрашивает он, поднимаясь со стула. Моё тело напрягается от осознания, когда он кружит у меня за спиной. — Тебе не нравится власть? — шепчет он, убирая волосы с моей шеи. — То, как я трахаю тебя? — его зубы впиваются мне в горло. — То, как я защищаю тебя?

— Даже если бы мне и нравилось в тебе всё это, такие люди, как мы, не любят, Ронан, — отвечаю я, и мой голос звучит сильнее, чем я себя чувствую.

— Даже монстры любят, Камилла. Как ты и сказала, в этом нет ничего традиционного, но… — он хватает меня за плечи, разворачивая к себе. Его холодные глаза впиваются в меня, и я чувствую, как они разрывают мою душу. — Я бы преследовал тебя так же, как тьма преследует свет. Даже если я никогда не смогу тебя догнать, — он заправляет прядь волос мне за ухо, и я закрываю глаза.

Я не знаю, что на это сказать, особенно учитывая, что это исходит от него. Это то, что заставляет меня хотеть забыть Мексику, мой бизнес, всё, что я когда-либо знала, и остаться прямо здесь, в его объятиях. Потому что, когда Ронан Коул говорит мне, что хочет меня, кажется, что больше ничего в мире не имеет значения. Враги или любовники, друг или недруг, это просто не имеет значения. Я знаю, без сомнения, что никто другой никогда не заставил бы меня чувствовать себя такой безжалостно любимой, такой совершенно бесценной в мире, где деньги не имеют значения.

— А теперь скажи мне, что ты этого не чувствуешь, — он целует мои губы с таким благоговением, что, кажется, затрагивает саму мою душу и заставляет меня усомниться во всём, чем я когда-либо была или когда-либо буду, кроме него. — Это притяжение, эта потребность… скажи мне, что ты этого не чувствуешь, Красивая?

Чувствую. Я всегда чувствую это с ним, и я это ненавижу. Я ненавижу то, что я слаба перед ним, даже если он тоже слаб передо мной.

— Я не хочу этого чувствовать, — честно говорю я.

— Но эти вещи находятся вне нашего контроля.

Возможно, он прав, но, когда я смотрю в его холодные, прекрасные глаза, я задаюсь вопросом, могла ли я сделать большее. Могла ли я бороться сильнее? В этот момент я чувствую, что выбрала Ронана, а не Габриэля, и не думаю, что смогу жить с этим решением. Я предательница — моё сердце грёбаное предатель, потому что мой разум, моя голова всегда знали, что Ронан — враг.

— Мой брат отстраняет меня, — шепчу я, изо всех сил стараясь произнести эти слова вслух. Габриэль — мой младший брат. Он всегда следовал моему примеру, а я защищала его всю свою жизнь, а сейчас…

Ронан приподнимает бровь.

— Что значит «отстраняет тебя»?

Я опускаю взгляд на пуговицу на его пиджаке.

— Он назвал меня предательницей и сказал, чтобы я не возвращалась.

Это причиняет боль, и что ещё хуже, так это то, что я говорю это Ронану, когда он является причиной. Нет, я и есть причина. Мой выбор.

— Но ты не хочешь возвращаться.

Я поднимаю на него взгляд.

— Конечно, я хочу вернуться. Это мой дом. Он мой брат.

— Но скоро я стану твоим мужем.

Я закатываю глаза.

— Я в курсе, Ронан.

— У Габриэля нет власти…

— Ты говоришь о любви и всё же мало в ней понимаешь, Русский, — говорю я, рассеянно поглаживая пальцами его рубашку спереди. — Он мой брат, и он ненавидит меня.

Я чувствую, как напрягаются его мышцы под моей ладонью.

— Он делает тебя слабой, маленькая кошечка, — я пристально смотрю на него, и в его глазах пляшет веселье. — Гнев тебе идёт гораздо больше, — говорит он, прижимаясь губами к моему лбу.