Пороки и наваждения

Крестьяне привыкли к глухоте, вернулись к своим трудам, рожали здоровых детей, не обращая внимания на неумолчно звучащие в ушах ноты. Ни на полках Библиотеки, ни в трудах многих ученых, каждый день бывающих здесь, нет упоминаний о других случаях этой болезни. Прошло много лет, и горожане, во время взрыва бывшие детьми, уже состарились. Возможность доступа к музыке сократилась до горстки нитей. Вскоре она умалится до трио, дуэта, соло.

Болезнь Мнемозины

Мнемозина — дочь Урана и Геи, мать муз, богиня памяти, ее сестра Лесмозина — богиня забывчивости. Пуристы полагают, что этот недуг следовало бы назвать в честь второй богини, поскольку, строго говоря, это не расстройство памяти. Скорее, оно лишает своих жертв способности забывать, наделяя их нелепой силой.

Болезнь Мнемозины открыли на Крите: тамошний врач заметил загадочный недуг, на протяжении поколений преследовавший мужчин одного семейства. Он первым описал характерное развитие болезни: на четвертом десятке лет у пациента вдруг развивается феноменальная память, он способен запомнить сложные государственные документы, все книги Библии, длинные списки цифр из торговых гроссбухов. Со временем выясняется, что больные запоминают не просто содержание прочитанного, а даже форму букв, в мельчайших деталях помнят дерзость «ф» и асимметрию «м». Даже очертания пятен на прочитанных страницах.

Затем их безупречные воспоминания выходят за пределы книг и текстов: каждый волосок, каждая морщинка на каждом лице впечатываются в их память, как и малейшие интонации каждого предложения, которому случилось достичь их слуха. Каждое дерево превращается в энциклопедию: трещины на гниющей коре, прожилки на листьях, гусеницы, ползущие по ветвям, — все это пополняет каталог в бесконечном компендиуме вместе с оттенками камешков на берегах реки, движением каждой капли дождя, щебетом и карканьем каждой птицы.

Болезнь Мнемозины наделяет пациентов непревзойденной силой памяти, однако Бог, даруя выдающиеся достоинства, обычно отнимает Свою долю. Растущие требования памяти вытесняют все прочие способности ума: в первые годы болезни развиваются слабость, онемение, а в течение десяти лет — неустойчивость и косноязычие. Далее за считаные месяцы больной лишается способности двигаться, чувствовать, выражать мысли и в конце концов умирает, пораженный мириадами недугов, которым подвержены организмы, лишенные руководства.

Критский врач осмелился выдвинуть предположение об умственном состоянии последней жертвы болезни Мнемозины. Проверить его гипотезу невозможно, однако ей не откажешь в зловещем правдоподобии. «Логично предположить, — писал он, — что больной, заключенный в склеп собственного сознания, остается один на один с пространными хранилищами своей памяти и вынужден вновь и вновь обращаться к воспоминаниям. И в последний миг, перед тем как окончательно лишиться способности мыслить, он, возможно, видит перед собой бесконечный зеркальный зал».

Aevum insolitum

Первые дошедшие до нас свидетельства об Aevum insolitum, или аномальном старении, обнаруживаются в коллекции королевских рукописей и принадлежат воинам полуострова Индостан: они рассказывают о королеве, чьи покои были увешаны картинами, призванными увековечить ее красоту. На картинах она представала на ложе и верхом на коне, на свету и в тени, в молитвенных одеяниях и в торжественных нарядах. Эти портреты служили вечными напоминаниями о ее ослепительной молодости, в то время как она сама понемногу дряхлела. Рукописи сообщают о проклятии, павшем на нее знойным вечером в пустыне, после того как она отказала в милостыне бородатому монаху нищенствующего ордена. Пробудившись наутро, она, к своему ужасу, обнаружила, что ее портреты за ночь состарились: на них проступили те же морщины, какие покрывали ныне ее лицо.

Болезнь встречается все чаще, поскольку все больше и больше аристократов стремятся увековечить себя в портретах, однако внимание медицинского сообщества она привлекает редко. Пациенты приписывают недуг колдовству и обращаются за советом к заклинателям, а не к докторам. Даже в самом врачебном сообществе не умолкают споры о том, подпадает ли эта аномалия под действие медицины: некоторые утверждают, что отсутствие физических симптомов относит ее к другой области науки. Однако есть и те, кто считает Aevum insolitum нарушением процесса старения, из-за чего недуг распространяет воздействие за пределы corpus и anima, на их внешние образы.

Aevum insolitum мгновенно и беспрепятственно меняет каждый портрет и бюст больного. С момента заражения картины стареют одновременно с человеком, которого изображают, нарисованные образы дряхлеют, горбятся, покрываются старческими пигментными пятнами и в конце концов тускнеют, лица сковывает гримаса смерти. На этом перемены кончаются, и хотя вид восковых покойников на фамильных портретах внушает ужас, нужно радоваться, что Aevum insolitum избавляет наблюдателей хотя бы от зрелища разложения.

Редкость Aevum insolitum пресекает попытки докопаться до природы заболевания. Еще больше путают дело сообщения о том, что недуг распространяется далеко за пределы портретов. Старые списки и ведомости с чердаков пациентов обнаруживают не четкие цифры, начертанные твердой молодой рукой, а путаные каракули артритных старческих пальцев. Любовные послания, написанные в юности, утрачивают былое бурное проявление чувств: теперь они дышат трагическим, одиноким фатализмом.

Visio determinata

Visio determinata, или ограниченное зрение, налагает на своих жертв ряд пагубных и строгих ограничений. Неудивительно, что большинство пациентов отказываются лечиться: их недуг стремительно прогрессирует до абсолютной слепоты. Ни жалобы, ни целебные снадобья неспособны вернуть утраченное навеки.

Глазам пациентов с Visio determinata вреден свет как таковой: их зрение ухудшается оттого, что они смотрят. Болезнь начинается на пороге юности, когда оболочка глаза становится уязвима перед вредным воздействием света: предметы вдали расплываются перед глазами. Сперва недуг развивается медленно. Зрение падает всякий раз, как пациенты смотрят на полуденное поле, горящий костер, искрящийся фейерверк. Если после этого больной не привыкнет к умеренности в зрелищах, каждое новое повреждение повлечет за собой резкое ухудшение зрения, так что в конце концов пациент с трудом сумеет сориентироваться в собственном доме. Последний удар, ввергающий его в абсолютную слепоту, обычно безобиден: румянец на щеках ребенка, оттенок осеннего листа, оранжевая грудка малиновки — словом, простейшее из зрелищ.

Единственное лечение от недуга требует немыслимых усилий. Днем и ночью больному приходится носить на глазах повязку из плотной ткани, завязанную так крепко, чтобы не сползала даже во сне. Ослепнув до срока, пациенты приучаются измерять расстояние шагами, пробовать ногой почву, прежде чем ступить на нее, по перестуку лошадиных копыт определять местоположение повозки. Они вынуждены запоминать, где находятся предметы, которых они не видят: горшочки со специями на полках, стулья в комнате, деревья во дворе. Им приходится приучать свои пальцы не только к азбуке для слепых, но и к тактильным языкам близости и чувств. Только так можно надеяться сохранить слабое зрение: чтобы прибегнуть к нему в минуту опасности, они вынуждены беречь его до конца жизни.