Поросль

Аяна, прижимая брата к груди, чутко прислушивалась к происходящему на кухне. Они пришли под вечер, хмурые и невозмутимые, серые какие-то, невыразительные. Спросили у Аяны, где мама, прошли в квартиру, не снимая ботинок, расселись вокруг стола, заговорили…

С кухни тянуло плотным табачным дымом, а вот звуки терялись по углам, слишком уж громко вопил Петька. Аяна горбилась.

Когда позвонили из полиции, мать потемнела лицом, но в глазах её вспыхнул нездоровый блеск. Аяна в это время пыталась прибраться в большой комнате: уносила липкие тарелки, сгребала мусор и бутылки в шуршащий пакет, распихивала грязные вещи…

Мама положила телефонную трубку на столик и замолчала, глядя куда-то в сторону. Глаза её остекленели.

– Что? – спросила Аяна негромко. – Что такое?

– Машка погибла, – хрипло ответила мать и поднялась с места. Подошла к шкафу, выдвинула ящик, достала немного денег. Съежившаяся старая женщина.

– Ты куда? – голос Аяны стал глухим и едва различимым, она механически собирала что-то в пакет, не соображая, что происходит. Мир оглушал резкими звуками. Запахами.

– В магазин.

– Мам, ну сейчас хоть не пей… Пожалуйста! Не сегодня, – в отчаянии выкрикнула Аяна, отшвырнула пакет и расплакалась. Мать смерила её долгим взглядом, будто Аяна на глазах превратилась в глупого ребенка, ничего не понимающего в этой жизни.

– У меня горе вообще-то, – обронила мать и ушла, хлопнув дверью. Вернулась через час с двумя бутылками водки, села на кухне, зажав во рту сигарету, и растворилась в клубах белесого дыма. Аяна больше не сказала ей ни слова. Она катала на языке одну-единственную фразу, выжигала ею себя, словно надеясь на гибельный пожар, который сожжёт душу дотла, чтобы не болела.

Машка погибла.

Вечернее солнце пряталось за крыши, заливало комнату розоватым светом. Аяна подошла к окну, вцепившись в Петьку, как в спасательный круг – тот наконец разомлел, засопел, раскинув пухлые ручонки.

Аяна выглянула в беззаботный сентябрьский вечер, где никто и не знал, что Машка-то погибла. Маруська… Смешливая, пусть глуповатая и наивная, Машка всегда выделялась среди них, живущих в этой тесной двушке на первом этаже. Аяна вечно ругала Машку сильнее остальных, потому что в глубине души верила, что если из кого-то и выйдет толк, то это будет Машка. Самая искренняя, самая жизнелюбивая.

И почему нельзя было сказать ей об этом раньше, до того, как…

К чёрту.

Перехватив братика одной рукой, Аяна сердито вытерла глаза ладонью. Хватит рыдать. Что-то от этого изменится?

На улице в футбол гоняли мальчишки – долговязый Санёк, едва услышав о трагедии, окаменел лицом и, схватив мячик, умотал гулять. Он носился молнией по двору и злобно визжал, когда чей-то пас улетал в «молоко».

Аяна в тот момент его почти ненавидела. Ей тоже так хотелось – бросить всё, забыть о мёртвой сестрёнке и пойти гулять с Пашкой, они три дня уже не виделись. Гулять по осенней прохладе, бродить под белыми фонарями, целоваться на каждой лавочке…

А она сидит дома, качает крикливого Петьку и вытирает привычным движением мокрые щеки у Ильи. Запертая, словно в клетке. А Санёк носится там, пинает мяч, счастливый и беззаботный, будто ничего и не было.

Уложив Петьку на матрасик, Аяна накрыла брата одеялом, подоткнула, чтобы не тянуло сквозняком из деревянных окон.

– Последи за ним, – тихо сказала Аяна Лидке, которая тенью сидела в углу и нервно заштриховывала каракули. Карандаши со скрипом царапали бумагу, Лидка молчала, только дрожали её пышные щёки.

– Слышишь? – рыкнула Аяна.

– Слышу, – ещё тише ответила Лидка, отложила в сторону зелёный карандаш и взялась за фиолетовый, стиснула его так, будто хотела сломать. – Да что с ним-то будет…

– Присмотри, – повторила Аяна и проверила Илью.

Брат родился раньше срока; Аяна прекрасно помнила, как мама привезла его домой, тощего, смахивающего на скрюченную ветку, и оставила плакать на диване. С каждым днём своей невесёлой жизни Илья становился всё более странным, всё чаще кричал от боли. Детский церебральный паралич, задержка в развитии, умственная отсталость и целая стопка диагнозов в придачу, бумажек с синяками печатей.

Илья не мог даже подняться с кровати. Иногда мама принималась хлопотать над ним: меняла изгаженные пелёнки, разминала скрюченные стопы, гладила руки – сплошь кости, обтянутые кожей… Но потом наваждение проходило, и Илья оставался на диване в одиночестве.

Глаза его казались беспечными – порой Аяна даже радовалась, что он ничего не соображает, ему так проще. Но сегодня на Аяну глядели огромные черные зрачки. Илья выгибался, едва шевелясь, пытался ползти по дивану, а внутри его влажных глаз подрагивало страдание.

Может, что-то он понимает?

– Потом, Илюшка, – пробормотала Аяна одними губами, приглаживая его отросшие темные волосы. – Не сейчас.

И выскользнула из комнаты, плотно прикрыв за собой облезлую дверь. На миг пальцы задержались на дереве, почти погладили его, но Аяна вздрогнула и пошла на свет, едва пробивающийся из-под кухонной двери.

– Вы знаете, куда она пошла после школы? – вкрадчиво спрашивал мужской голос.

– Нет, – пьяно бормотала мать, и внутри Аяны расползалась чернота от этих искореженных звуков. Язык у матери сильно заплетался.

– Её позвали гулять, – вклинилась Аяна, заходя на кухню, и все лица повернулись к ней. Серые глаза мужчин обдали Аяну холодом, и она обхватила себя руками, растирая плечи. Мама, будто только этого и дожидаясь, опрокинула в себя стакан с прозрачной жидкостью и зажмурилась, поджала губы.

– Вы сестра? – спросил мужчина с синей папкой, исписывая бумаги почти без перерыва.

– Да. Спрашивайте, если надо. Я хочу помочь.

– Как вас зовут?

– Аяна.

– Так. Аяна Савкина… – он зашелестел бумагами, но Аяна оборвала:

– Нет. Я Аяна Мамедова. Это Машка – Савкина… Была.

И, наткнувшись на пристальный взгляд, объяснила:

– У нас разные отцы. Разные фамилии. У всех почти.

– Понятно. С кем девочка собиралась гулять? И где? Что-то говорила?

Аяна рассказала о последней встрече с сестрой – о дневнике с кровавой записью, о ярко-розовой курточке, о маленькой ссоре. Упомянула и про утро – как директриса отправила Машку смывать яркую помаду.

– Маруся казалась какой-то не такой, как прежде? – спросил мужчина, доверительно заглядывая Аяне в лицо. – Сильно расстроилась из-за двойки? Переживала из-за ссоры, из-за случая с директором?