Порою нестерпимо хочется...

Внук ухмыляется, хрюкает, пожимает плечами, играет молнией своей куртки, делая вид, что не помнит нашей предыдущей встречи.

— Да, знаете, что я подумал… — Доктор продолжает возиться со своим бумажником. — Могу поспорить, в городе найдется тыла людей, готовых купить Хэнку праздничный обед…

— Мы соберем ему корзину! — восклицает Бони. Я пытаюсь объяснить, что вряд ли Хэнк находится в таких стесненных обстоятельствах, но понимаю, что это не милостыня с их стороны и дело не в том, что он нуждается. — Не забудь клюквенного варенья, сынок, ямса, миндаля в сахаре… а если еще что нужно, позвони мне, слышишь? Мы позаботимся. — Им просто хочется сделать ему подарок.

— Ларкин, отвезешь мистера Стампера и сразу же возвращайся за мной. У нас есть дела…

Но зачем им это надо? — вот в чем вопрос. Зачем и для чего? Эти непомерные подношения совсем не походили на страсть Леса Гиббонса ниспровергнуть героя с пьедестала. Ведь герой уже ниспровергнут. Так к чему же эти благодеяния? И, похоже, такую потребность испытывали не только эти два клоуна, но и большая часть горожан.

— Ты не знаешь, что им надо от моего брата? — спрашиваю я у внучка, следуя за ним через стоянку под проливным дождем. — К чему все эти щедроты? Чего они хотят?

— Кто знает?! — мрачно отвечает он и точно так же наотмашь распахивает дверцу машины, как и несколько дней назад, когда обдал меня струями гравия. — Какая разница? — добавляет он, садясь за руль. Я обхожу машину с другой стороны и слышу, как он бормочет: — Да и кого это может интересовать?

«Например, меня», — про себя отвечаю я, закрывая дверцу; но прежде чем уделить внимание этим серьезным вопросам, следовало бы спросить себя, а не плевать ли мне вообще на странные и замысловатые цели странного и замысловатого городка Ваконда-на-Море. Плевать. И вполне увесисто. Если, конечно, случайно, необъяснимо случайно его странные цели не влияют на мои собственные…

— Сука. — Внучок проворно нажимает на газ и, разбрызгивая лужи, с визгом выворачивает со стоянки. — Надо побыстрей оказаться дома, — сообщает он, опасаясь, как бы не всплыл сюжет с шоколадом. — А вместо этого приходится куда-то мотаться.

— Совершенно согласен, — подтверждаю я.

— У нас вчера был последний матч. С «Черным торнадо» из Норт-Бенда. В третьем иннинге разбил себе колено.

— Поэтому-то он и был последним?

— Не, я в этом деле только третья скрипка. Но обернуться надо побыстрее, и домой…

— Потому что ты всего лишь третья скрипка?

— Не, потому что колено разбито. Скажи, твой брат знает, что мы пользуемся его финтом при подаче?

— Не могу сказать, — отвечаю я, изображая интерес к его спортивным успехам, но на самом деле пытаясь сформулировать собственные ощущения. — Но я передам ему эту информацию, когда доберусь до дому… вместе с бесплатной индейкой и клюквой. — Теперь это будет несложно, теперь у меня есть причины для возвращения домой: мне нужен страховой полис — это я скажу Хэнку, а также попутчик — это я скажу Вив… Так что я вполне смогу…

— Чертовски хитрый финт, — продолжает внучок, — и при подаче, и при отборе мяча. Изобретение Хэнка Стампера! Чертовски хитрый! Благодаря ему мы выиграли у «Скагита». Раздолбали его в пух и прах. В третьей четверти обыгрывали их на тридцать очков, а я играл всю четвертую.

— И поэтому ты участвовал во вчерашней игре?

— Нет, — неохотно откликается он. — Я вступил, когда мы проигрывали двадцать шесть очков. Они сделали нас сорок четыре-одиннадцать, первый проигрыш за этот сезон после Юджина. — И, помолчав, добавляет с какой-то вопросительной интонацией: — Норт-Бенд все равно ничего из себя не представляет! Если б мы были в форме, они бы ничего не смогли сделать!

Я предпочитаю не комментировать; откинувшись назад и размышляя о предстоящей встрече, я понимаю, что приготовленная мною для Вив фраза не убеждает даже меня самого. Потому что я на самом деле хочу, чтобы она уехала со мной на Восток…

— Не. Ничего крутого в них не было, — продолжает мой шофер сам с собой. — Просто мы выдохлись, вот и все; я-то знаю, что дело именно в этом…

И, слушая, как он себя убеждает, и пытаясь убедить себя, я начинаю подозревать, что все это гораздо сложнее, чем мы даже можем себе представить…

Накрапывает дождь. Машина подпрыгивает на железнодорожном переезде в конце Главной улицы и сворачивает к реке. Дрэгер выезжает из мотеля, оглядываясь в поисках ресторана, где можно выпить чашечку кофе. Ивенрайт, благоухающий ментолом, мылом и слегка бензином, сидит у телефона. Вив моет тарелки из-под супа. За окном, в нескольких дюймах над водой, летят два крохаля: они отчаянно машут крыльями, но кажется, что почти не сдвигаются с места… словно течение под ними, обладая полем притяжения, не дает им вылететь за свои пределы. Они судорожно борются с ним, и Вив, глядя на них, чувствует, как у нее начинают болеть руки. Она всегда обладала способностью сопереживать другим живым созданиям. Или была одержима ею. «Но скажи… я знаю про уток, — она снова видит свое отражение, — а что ты чувствуешь?»

Но прежде чем смутное отражение в кухонном окошке успевает ответить, на противоположном берегу останавливается машина. Из нее кто-то выходит и, подойдя к причалу, складывает руки, чтобы кричать.

(Когда я вижу, как Вив выскакивает из кухни, вытирая руки о передник, я, еще не слыша крика, знаю, кого она увидела.

— Кто-то приехал, — замечает она, направляясь к двери. — Пойду съезжу. Ты не одет.

— Кто? — спрашиваю я. — Знакомый?

— Не знаю, — отвечает она. — Весь закутан, к тому же такой дождь. — Она влезает в огромное брезентовое пончо, чуть ли не целиком скрываясь под ним. — Но похоже на старый макинтош Джо Бена. Сейчас вернусь, родной.

Она хлопает огромной дверью. По-моему, ее упоминание о макинтоше доставляет мне удовольствие; мне приятно, что она не исключает того, что, несмотря на деревянную голову, и у меня есть глаза…)

На мои крики откликается Вив. Я вижу, как она спешит к берегу в окружении собак, натягивая на голову гигантскую парку, чтобы не замочить волосы. Когда она причаливает к мосткам, я замечаю, что она не слишком в этом преуспела.

— У тебя насквозь промокли волосы. Прости, что вытащил тебя.

— Все о'кей. Мне все равно надо было проветриться.

Я залезаю в лодку, пока Вив, держась за сваю, не дает ей отплыть.

— Наша преждевременная весна недолго длилась, — замечаю я.

— Так всегда и бывает. Где ты был? Мы волновались.

— В городе в гостинице.

Она заводит мотор и направляет лодку в течение. Я благодарен ей за то, что она не спрашивает, что побудило меня провести три дня в одиночестве.

— Как Хэнк? Все еще не в себе? Поэтому ты и работаешь сегодня перевозчиком?

— Нет, он ничего. Сидит внизу, смотрит футбол, так что уж не настолько он и плох. Просто, по-моему, ему не хотелось вылезать под дождь. А мне все равно.