Порожденная иллюзией
Шрифт:
Но чего мне хочется?
Многие годы я желала иметь нормальный дом – обычный, респектабельный, с уважаемой семьей без чудачеств. Вот такой, как этот. Моя мечта сбылась, но теперь я хвостом хожу за Гарри Гудини, словно заблудившийся ребенок. Интересно, как его занесло на представление? Обычно он не трогает выступающих на сцене менталистов, считая их безвредными фокусниками, а вот сеансы ненавидит. Если бы я только сумела убедить маму их прекратить! В любом случае я больше не буду участвовать в сеансах. Может, я и не понимаю, чего мне хочется, но точно знаю, чего
Найду работу.
Но раз великий маг не собирался вывести мадам на чистую воду, то зачем приходил? Из-за меня?
Пульс частит, стоит вспомнить, как он уточнил, знала ли я об их с мамой знакомстве.
Что, если она не соврала? Что, если Гарри Гудини в самом деле мой отец, и способности я унаследовала от него?
Я сажусь, крепче заворачиваюсь в одеяло и размышляю. Что изменится, если это правда? Стану ли я другой? Гудини никогда меня не признает, он слишком предан жене. Так какая разница?
Никакой.
Независимо от того, отец мне Гудини или нет, любит меня мать или нет, я остаюсь самой собой. Девушкой со странными способностями, которая обожает магию. Мне не быть нормальной, но, может, это не так уж плохо.
Размышления о способностях напоминают о Коуле, и я устраиваюсь на подушках, снова переживая наш поцелуй. Засыпая, я сознаю, что могла бы в него влюбиться. Мое тело расслабляется, и я погружаюсь в сон.
* * *
Видение. Я знаю, что происходящее нереально, но не в силах его остановить. Меня смывает океан искаженных образов. Мама. В ужасе. Ее страх набегает на меня волнами паники. Мое тело сломлено, я чувствую теплую липкую кровь на лице. Он идет за мной. Я такая беспомощная. Мама кричит.
«Прости, мама».
Видение меняется, и я опять в воде, легкие горят от недостатка воздуха. Вижу лицо матери с огромными глазами, полными страха и горя.
Она считает меня мертвой. В этот момент я сознаю, как сильно она меня любит…
И просыпаюсь с рвущимся из горла криком. Вскочив, несколько раз моргаю, не понимая, где нахожусь. Я жду, когда мама спросит, что случилось, но ничего не слышу. Сердце болезненно бьется в груди. Этого не должно было случиться. Миссис Линдсей больше не угроза, поэтому нет смысла в еще одном видении, но я только что его пережила.
– Мама?
Сердце уходит в пятки, стоит осознать, что я все еще одна.
Сбрасываю покрывало и неуклюже иду по коридору в мамину спальню, чувствуя, как тело затекло после ночи на диване.
– Мама?
Ее комната пуста, кровать не расстелена.
Вдруг кто-то стучит в дверь, и я прижимаюсь к стене, уверенная, что за мной явились похитители.
– Анна?
От облегчения колени подгибаются.
– Коул?
Я спешу к двери, в ушах колотится сердце. Быстро отпираю замок и оказываюсь в объятиях Коула.
– Что такое? Ты в порядке?
– Да, нет, моя мама… кое-что произошло.
Он разглядывает прихожую, будто ожидая, что слету разберется в случившемся.
–
Нет. – Я втаскиваю его в квартиру и закрываю дверь. – Мама не вернулась домой прошлой ночью, и у меня было видение.Коул хмурит брови:
– Она же встречалась с Жаком, верно? Возможно, она все еще с ним.
Он говорит так высокопарно, что, если бы не страх, я бы рассмеялась. Будто Коула шокирует опрометчивое поведение моей матери.
Он толкает меня к телефону:
– Звони Жаку, а я приготовлю кофе.
Я на мгновение замираю, преисполнившись благодарностью. Коул не расспрашивает меня о видении и о том, с чего я взяла, будто с мамой что-то случилось. Он просто меня знает.
– Ты услышал мой крик?
Коул останавливается на пороге кухни:
– Нет, я его почувствовал.
Мы смотрим друг на друга; воздух между нами полон невысказанных слов.
– Спасибо, – киваю я.
Вбегаю в гостиную и звоню Жаку, который берет трубку на четвертом гудке:
– Знаете, который час?
– Где моя мама?
– Анна?
– А есть другие дочери, которые могут вам позвонить, чтобы узнать местонахождение своей матери? – срываюсь я.
– Конечно, нет, я просто не понимаю… Твоя мать ушла домой. Который час?
– Не знаю. Рано.
– Погоди. – Я слышу его возню. – Шесть утра. Мы с ней расстались несколько часов назад. Заговорились допоздна. Ты скверно поступила, внушив мне, что мама знает о новом номере для шоу.
Меня мутит.
– Подожди. Ее нет дома?
– Да.
– Сейчас приеду, – моментально отзывается Жак.
И кладет трубку, избавляя меня от необходимости что-то говорить. На меня накатывает облегчение. Случись подобное несколько месяцев назад, я бы подозревала Жака, но теперь понимаю, что доверяю ему. По крайней мере, насчет его чувств к маме у меня сомнений нет.
Я кладу трубку на рычаг и захожу в кухню. На плите кипит кофе, на меня вопросительно смотрит Коул.
Я качаю головой:
– Она ушла несколько часов назад, Жак сейчас приедет.
Глаза жжет, но я сдерживаюсь. Слезами горю не поможешь – я давно усвоила эту истину.
Коул выдвигает стул, и я с благодарностью сажусь.
– Не следовало вчера так поступать. Я так на нее разозлилась, но вместо того, чтобы выяснить отношения, затмила ее на сцене. Зачем я это сделала? Почему мы просто не можем поговорить как нормальные люди?
– Ты же не думаешь, что твоя мама сбежала.
Коул не спрашивает, а констатирует факт. Я мотаю головой. Нет, моя мать никогда ни от чего не сбегала.
– Тогда не вини себя.
Я сглатываю слезы и киваю. Коул протягивает мне чашку горячего кофе, и я пью, не сразу замечая, как жидкость обжигает язык. Боль проясняет сознание. Только одна мысль вертится в голове: «Этого не может быть, миссис Линдсей под стражей».
А если миссис Линдсей не главная угроза?
– Надо составить список, но пока Жака нет, расскажи мне о видении. Сколько раз оно у тебя было?
– Не знаю, четыре или пять.
– Оно не меняется?