Порт семи смертей

Народ шуганулся так, будто им объявили, что их ждет колоноскопия. Паскудный боеприпас взорвался, не причинив никому вреда. Но следом послышались еще два шлепка. Пехотинцам не надо было долго думать, а тем более рассказывать друг другу, что легионеры подошли к зданию.

Когда заряды взорвались, пришлось Бертолету хватать чемодан с вмонтированным в него лазерным целеуказателем и улепетывать прочь с крыши.

– Суй, суй в окно! – орал Голицин, имея в виду, чтобы Бертолет навел лазерный луч на противоположное здание. – Ну где же эта, млять, эта херня?! – не понимал Голицын.

Впятером они засели на одном этаже и продолжали надеяться на то, что ракета вот-вот прилетит.

Послышался лязг металла.

– Чего? – прошептал Диденко.

– Похоже, закинули кошки на крышу и теперь полезут нас брать, – сказал Саша, часто-часто перебирая в руках цевье винтовки, так, будто не оружие это, а рояль.

Через секунду импровизированную баррикаду внизу начали забрасывать гранатами, дабы расчистить себе проход.

Морпехи переглянулись в паузе между взрывами. Не то чтобы прощаясь, не то чтобы пытаясь остаться в памяти друг друга героями, это было что-то животное, какое-то невиданное общее сознание приближающейся смерти, необъяснимое, что-то такое, когда на твою душу находит всепоглощающая тень смерти.

ВСПЫШКА!!! РЫВОК!!! РАЗРЫВ МОЗГА!!!

Ракета уничтожила стоящее напротив здание. Взрывная волна смела морпехов и отбросила их от окон к противоположной стене.

Что произошло с теми, кто находился на улице, сложно себе вообразить. Взрыв огромной мощности сгенерировал настолько плотную и яростную волну, что она смела всех людей и покорежила несколько машин. В радиусе нескольких километров в окнах повыбивало все стекла.

Это как обнуление. Как начало новой жизни после катастрофы.

Тишина… Тишина… Ти-ши-на…

Первым очнулся Саша и начал трясти остальных. Диденко спихнул с себя прилетевший к нему ящик с лазером, который теперь не работал, и кое-как поднявшись, медленно посмотрел вокруг горящими и мало чего видящими после контузии глазами.

– Вот это я понимаю, радиоактивное заражение. – Он привычным движением, рефлексом, сроднившимся с ним, сорвал с пояса фляжку, открутил, пригубил, сделал несколько глотков. Сорокоградусная влилась и начала наводить порядок в организме.

«Пью на жаре, теплую и без закуски. Узнают – засмеют».

Бертолет по-детски наивно вращал глазами, пытаясь поймать фокус. Говорят, что младенцы видят мир вверх тормашками, вот как раз сапер и родился заново. Голицын блевал. Малышу досталось так, что он даже не в силах был подняться. Его кое-как поставили на ноги, похлопали по щекам, дали воды и водки.

На том месте, где недавно стоял дом, была абсолютно правильной формы воронка. Никто не мог сказать, сколько они пробыли в отключке, но поскольку ночь продолжалась, наверное, не так и много. Диденко поднял голову и увидел звезды.

– Смотрите, а сегодня ясно, – сообразил он за всех присутствующих.

– Крыша куда-то испарилась, – согласился Бертолет.

– Надо идти вниз, – медленно и даже как-то нараспев проговорил Голицын. Его совсем не волновало появившееся само собой на третьем этаже небо.

Малыш встрепенулся весь, как потревоженная далеким шорохом стоящая на болоте цапля.

– Там осторожнее надо, вдруг внизу кто ждет, – гулко и распевно промямлил он, пытаясь собрать себя и оружие, лежащее у его ног, в одно целое и слепить из себя воина.

Оклемавшись, они гуськом двинулись вниз по лестнице в полной тишине. Первым пошел Диденко, готовый стрелять в любую секунду. Как-то незаметно он один выхлебал полфляжечки, и теперь ему было намного лучше, чем остальным.

Второй этаж прошли без приключений, а снизу, с первого, раздавалось какое-то ритмичное шуршание, напрягавшее до безумия.

Держа стволы наготове, они вышли в холл.

На полу, засыпанном стеклом, побелкой и остальным евроремонтом, лежал легионер. «Лежал» слово неправильное, потому что он шевелился и греб руками куда-то вперед, как будто пытался переплыть океан и вернуться обратно к себе во Францию.

– Эй, мусье, – позвал Диденко.

Француз не реагировал и продолжал плыть кролем в одном ему ведомом направлении. Когда они подошли ближе, то увидели, что у бедняги из головы торчит кусок арматуры, причем гадкая железка пробила каску, вошла в голову, но, видимо, не смогла полностью отключить человека, чтобы он вырубился.

Голицын вынул пистолет, подошел к бедняге, присел перед ним на колено и, уперев в спину, чуть левее, почти бесшумно пристрелил беднягу.

«Война, она круче любого зоопарка. Чего только не увидишь, много интересней анатомички. Там все лежат, а тут все бегают, хотя и не понимают, что они уже трупы». Голицын отогнал от себя мрачные философские мысли и высунул нос на улицу.

– Ну, чего там? – спросил Диденко. – Больше пловцов нету?

– Вроде нету.

Тут где-то сзади между домами послышались шаги. В ночной тишине, а тишина наступила аккурат после того, как прилетела весточка от ракетоносца, их было хорошо слышно. Неизбежно. Мир потихоньку начинал оживать и шевелиться.

Из переулка вслед за шагами послышалась тихая французская речь. Судя по всему, человек пытался вызвать кого-то по рации.

Голицын пальцем ткнул в Диденко. Тот кивнул головой и как кошка выскользнул на улицу. Вначале, как показалось остальным, что-то ширкнуло, слабое хрюканье… Стихло.

– Выдвигаемся к порту, – сообщил остальным Голицын, когда Диденко появился вновь с поднятым вверх большим пальцем.

Группа, прижимаясь к стенам домов и стараясь не создавать лишнего шума, продолжила выполнять поставленную задачу по доставке боеприпасов на дальний склад.

Где-то через километр им посчастливилось перехватить какую-то машину, которая при виде оружия безропотно остановилась.

Местный водитель, не разобрав ни слова, сказал, что он понимает только французский.

– А мне насрать, – в полный голос ответил Голицын, – плюхаясь на переднее сиденье. – Вперед! Чего смотришь, порождение ночи?

Они без проблем въехали на территорию порта, хотя и ожидали, что французы взяли и его под свой контроль.

Водитель, доброй души человек, едва не вылетел прямо к самому берегу, хорошо Голицын велел тому тормозить, не выезжая на открытое пространство.

Поручик порылся в карманах и достал 200 рублей.

Абориген взял деньги, рассмотрел их при свете лампочки, горящей в салоне, и отдал обратно, качая головой.