Портрет баронессы Зиммерштадт

Я опоздал явиться к нему вовремя, потому что совершенно не знал Аддисберга - огромного города, представлявшего собой настоящий лабиринт из каналов и кривых улиц. Старинный двухэтажный дом находился на окраине столицы, в глубине сада. Сгущался вечер, когда я, пройдя аллею, поднимался по ступеням широкого крыльца к дверям, по бокам от которых возвышались каменные львы, держащие лапами щиты с гербами. На мой стук в дверь вышел давешний кучер, одетый в длиннополую ливрею. Почти всю его голову занимала блестящая лысина, только с её краёв, огибая уши, свисали жидкие седые космы. Он объявил мне, что сэр Джастин уехал по делам. Встречусь я с ним только завтра.

Он принял от меня шляпу и проводил в отведённую мне комнату. Она оказалась довольно большой, в ней топился камин и на столе стояли тарелки с холодными закусками, видимо ждавшими меня уже давно. Больше всего меня удивила кровать. Широкая, увенчанная резным балдахином, она походила на супружеское ложе. Старик попросил меня располагаться, и с поклоном вышел, оставив одного.

Я разделся догола, задул свечу и залез под лёгкое, почти невесомое одеяло. За окнами стемнело. На стены и камин легли синеватые пятна ночного света. Мне не спалось. Эта огромная кровать сильно смущала меня. Она приготовлена для меня неспроста, думал я. В любую минуту может раскрыться дверь и на пороге появиться мой белокурый кумир. Я притворюсь спящим. Он ляжет рядом, и тут я проснусь и брошусь ему на грудь. Я почувствую его тело, его губы, его член. Я буду целовать его всего, а если он захочет что-то со мной сделать, то я буду послушней собаки.

Однажды мне показалось, что по коридору кто-то идёт. Останавливается возле моей двери... Я замер. Сердце стучало в ушах, рука непроизвольно сжимала простыню. Сейчас он войдёт. Сейчас... Почему он не входит? Каждая секунда казалась мне вечностью.

Но никто не вошёл. Шаги удалились. Я был в отчаянии. Мой господин побрезговал мной. Впрочем, скоро мне пришла утешительная мысль, что это, возможно, был слуга.

Я был настолько взволнован, что долго не мог успокоиться. Я думал только о сэре Джастине - моём господине и повелителе, и уснул под утро, охваченный сладостными фантазиями. Главным героем в них был, конечно, сэр Джастин.

Я увидел его вечером. Он был свеж, причёсан и так же неотразим, как тогда, в карете. После слов приветствия он без лишних предисловий взял мою голову за затылок, притянул к себе и впился в мои губы. При этом его рука скользнула мне на талию, и оттуда - на ягодицы. Как только он оторвался от меня, я, не в силах сдерживаться, с хриплым стоном опустился перед ним на колени и, глядя на него снизу вверх, прижался лицом к его паху.

Он с лёгкой усмешкой поднял меня на ноги.

– Нет, Джеки.

– Почему?
– Я весь дрожал.
– Я готов служить вам... Готов любить вас... Я... я... люблю вас...

– Да, я знаю, и тоже люблю тебя, - спокойно ответил он.
– Но, видишь ли, Джеки, ты мне слишком дорог, чтобы я мог тебя любить по-настоящему. Так, как я хочу.
– Он по-хозяйски обхватил мою шею. Его пальцы погладили мой кадык и слегка надавили на него.
– Дело в том, мой мальчик, что я получаю удовольствие от любви, только когда делаю своему партнёру больно.

– Я готов, - хрипнул я.

Что-то подобное мне уже мерещилось в моих горячечных мечтах. Я хотел сказать ему, что могу голым приползти к нему на коленях, держа в зубах плётку, которой он меня отстегает.

Но он не дал мне и рта раскрыть.

– Короче, я вижу, ты готов служить мне.

– Да, конечно, - кивнул я, глядя в его бездонные голубые глаза и касаясь пальцами его руки, которой он всё ещё держал меня за горло.

– Сегодня ночью ты докажешь свою преданность на деле, - сказал он.
– Как ты насчёт того, чтобы поработать ремнём по голой заднице?

Я кивал как китайский болванчик.

– Да, да, я всё сделаю, сэр. Всё, что угодно, сэр.

Его губы снова впились в мой рот, а большой палец с такой силой надавил на горло, что я вздрогнул от боли и закашлялся. Господин мой тотчас отпустил меня и отошёл, поправляя сбившийся локон на виске и беззвучно смеясь. Я заметил, что под тканью его штанов обрисовался небольшой бугорок. Значит, я доставил ему удовольствие! Я был на седьмом небе от счастья.

Спустя полчаса мы ехали в карете. За окнами проплывали старые кварталы Аддисберга, где дома валились друг на друга и булыжная мостовая была разбита во многих местах. Карета взбиралась на горбатые мосты, перекинутые через каналы, проезжала под арками из нависавших балконов вторых этажей, пересекала лужи, в которых дробился фонарный свет. Видимо, наш кучер хорошо знал, куда мы едем, поскольку сэр Джастин за всю дорогу не сделал ему ни одного указания. В полумрак кареты иногда проникал свет от уличного фонаря и освещал белую голову моего господина. На какой-то набережной карета замедлила ход. Сэр Джастин выглянул в окно и кивком показал мне, чтобы я посмотрел туда же.

Мостовую отделяла от воды высокая решётчатая ограда, вся в плюще, вдоль неё тянулись фонари, а под фонарями неторопливо расхаживали молодые люди, одетые очень вольно и необычно. Зрелище меня захватило. У себя в провинции я ничего подобного не видел. На многих из них одежды едва хватало, чтобы прикрыть нескромные места. Карет здесь разъезжало множество. Экипажи курсировали взад и вперёд, и молодые люди улыбались их пассажирам, выглядывавшим из окон. Улыбались они и мне, а некоторые, одарив меня улыбкой и нескромным подмигиванием, тут же оборачивались задом и наклонялись вперёд, предъявляя мне свои ягодицы в полной красе.

– Нравится вон та задница?
– безразличным тоном поинтересовался сэр Джастин.

Я оторвался от окна.

– Мне нравитесь только вы, сэр, - ответил я тихо.

– Но задницу нам всё-таки придётся выбрать, - ответил он с всегдашней своей полуулыбкой.

Карета остановилась в самом конце узкой сумрачной улочки, возле двери, скрытой в глубокой тени. От двери отделился привратник, показавшийся мне сплошным тёмным силуэтом, и с поклоном открыл дверцу кареты.

Мы вошли в дом. Сначала нас окружал кромешный мрак, потом в нём вспыхнул свет, и в пламени свечи нарисовались голова и плечи низкого, очень плотного господина лет шестидесяти. Беспрерывно кланяясь сэру Джастину, он проводил нас по коридору к какой-то двери и первым вошёл в неё.

– Всё приготовлено, сэр, - сказал он.

В комнате, освещённой несколькими свечами, находилось не менее тридцати полностью обнажённых молодых людей, причём все стояли на коленях, повернувшись к нам задом! Огоньки свечей выхватывали их выпяченные ягодицы, отверстия между которыми, как мне показалось, заранее трепетали в предчувствии соития.

– Джеки, - сказал милорд, - выбери на свой вкус.

Я замялся.

– Хорошо бы ещё посмотреть на их лица, сэр.

– Лица тебе ни к чему. Ты будешь иметь дело только с задницей. Впрочем, может быть, тебе повезёт, и обладатель самой лучшей окажется ещё и красавчиком. Такое бывает.

Я взял свечу, поданную мне толстяком, и двинулся вдоль рядов. Молодые люди стояли в одинаковых позах, уткнувшись лицами в пол. Никто не осмеливался не то что обернуться на меня, но даже пошевелиться.

– Мни и щупай их сколько угодно, - подбодрил меня мой господин.
– Не стесняйся. Представь, что с любым из них ты получишь возможность делать всё, что захочешь.

Я наклонился к одной из задниц и погладил ягодицу.

– Пожалуй, вот эта...

На моих пальцах остался лёгкий налёт пудры. Задница была припудрена!