Портрет и вокруг

И услышал.

– Он великий, великий – можешь мне поверить.

– Да ну? – сказал я.

– Поступки великие, потому и человек великий.

– Интересно.

– Я говорю не с чужих слов. Я сам сценарист. И работал вместе с ним над сценарием.

– Это вдвойне интересно, – осклабился я, именно осклабился, потому что сказать «улыбнулся» про то, что сделалось с моим лицом при такой весточке, никак нельзя.

– Рассказать?

– Расскажи.

И точно – было интересно. Вдвойне. Может быть, даже втройне, или уж не знаю, какая тут нужна арифметика, потому что речь шла о том, что Старохатов Павел Леонидович, известный наш кинодраматург, а также руководитель Мастерской, помог этому лысому замухрышке написать сценарий – притом безвозмездно. Ни фамилии в правый верхний угол, ни рубля в карман. Ни даже бутылки коньяку. Ни-ни.

– Да ты о Старохатове ли говоришь? – переспросил я.

– О Павле Леонидовиче.

– Послушай, родной, может быть, теперь уже стало двое Старохатовых?

– Один. – Он обиделся. И поскольку я не очень-то верил, он пустил в ход подробности, так как больше всего заставляют нас поверить именно они, подробности. Старохатов, к примеру, сам звонил всегда сразу после обеда. Он объяснял молодому сценаристу, какую сценку и как именно перелопатить… Оказалось, что несколько сценок и сцен Граф написал самолично. Но соавтором не захотел стать. И не потому, что фильм был из рук вон плох. Фильм, кстати, был не лучше других, но и не хуже – обычный.

– Да это же акт чистейшего благородства! – выговорили мои губы, отягченные пивным хмелем.

– Великий он человек, – вторила мне лысеющая личность. – Великий, великий!

И остальные, кто сидел за этим столом – а их было четверо, – тоже кивали головами: великий, великий…

Но даже если отбросить славословие, а половину услышанного срезать в счет здорово сработавшего в тот вечер пива, все равно оставалось достаточно. Оставался факт. Бескорыстная работа, как ее ни верти. И, учитывая историю с Колей Оконниковым, можно было лишь недоуменно пожать плечами – дескать, кто их, Старохатовых, знает, кто разберет, – пожать плечами и хватануть залпом пива. А потом по самому обычному человечьему правилу махнуть на все это рукой. Что я и сделал.

Я спросил себя: тебе очень нужен Старохатов и его мышиная возня с Верой и вся эта крупа?

И ответил: мне это не нужно, бог с ними со всеми.

А когда появился улыбающийся, медный, с четырьмя свежими бутылками пива Коля Оконников, я решительно спросил:

– Коля, идем по домам?

– Допьем – и по домам.

Я сказал:

– Нет.

– Ну хоть покурим.

Мы взялись за сигареты. А половину пива подарили, оставили этому столику, где сидел лысеющий и его компания. Было очень кстати, потому что в течение последних пяти минут я не видел в их стаканах даже пены.

Коля и я шли по улице. Потом мы долго расставались. Было свежо.

– Смотри, какая лунища! – говорил Коля и тыкал в нее рукой.

Я смотрел, пытался смотреть. Но было не до луны.

Потому что мне было плохо от пива. Пошатывало. Отвык. Не то чтоб совсем было плохо, но как раз в той мере, чтобы таращить глаза на луну или выкладывать правду-матку первому попавшемуся. Тем более если этот первый попавшийся некстати звонит по телефону.

А звонила Вера. Ей я и выложил.

Только я вошел в квартиру, втиснулся в дрему и сон своего жилья – она позвонила.

– Игорь. Ты не появляешься, а время идет. Ты же сказал, что ты что-то знаешь, – и вдруг пропал…

– Ничего я не знаю, – пьяно отрезал я.

– Но как же?

– А вот так же.

Голос Веры взял нотой выше:

– Почему ты грубишь?

И я сказал ей – почему. Я не церемонился, отвел душу. Я сказал ей о Старохатове, который, может, обирает ребят, а может, и нет. И сказал о чужом белье, в котором я не хочу рыться. И что мне неважно, грязное это белье, или чистое, или только два дня в носке: я не хочу в нем рыться – вот что важно.

На том конце провода было тихо, как в пустом колодце, в который ты бросил гальку и она летит – и никак не долетит до дна.

Вера молчала, я ждать не стал. Повесил трубку.

И тут я почувствовал, что сзади, за моей спиной, кто-то есть – кто-то стоит. Кому случалось к ночи выпить лишнего, знают, что это за штука испуг. Такой вот классический испуг. Ночной. Я оглянулся – она стояла тихо-тихо и улыбалась. Как девочка. Это была она, потому что больше тут некому было появиться, – Аня.

– Я думал, что ты спишь.

– Я спала.

– И Маша спит?

– Да. Все хорошо… Мы вместе уснули.

Аня спала, так и было. Я же сидел возле телефона на кухне – спиной к двери – и не слышал ее шагов.

– Ты все-таки не прав, Игорь.

– Не прав? (Я потерял нить – а нить была.)

– Я ведь слышала – ты отказываешься помочь Вере Сергеевне.

– Не надо, Аня, об этой помощи. Уже ночь.

Но она сказала – надо, надо, Игорь. И присела на стул. Терпеливо и, пожалуй, даже ласково Аня высказала то, что надумала, пока стояла за моей спиной, когда я мял пальцами шнур и выкладывал Вере по телефону правду-матку.

– Тебе не удалось узнать про Старохатова?.. Но ты не огорчайся, Игорь. И ни в коем случае не бросай начатое на полдороге. Ты обязан узнать всю правду.

– Аня…

– Ты обещал Вере Сергеевне помочь или не обещал?

– Аня…

– Помогать, Игорь, – я где-то это читала – нужно не только тогда, когда помогать легко. Помогать нужно и тогда, когда трудно.

Ту часть ее реплик, которая относится к спасению нашего кино, я постарался не слышать. Ради доброты на ночь глядя.

– Аня, – я облизнул спекшиеся губы, – Аня. Я, видишь ли, выпил… Много выпил. Мне сейчас совсем не до кино.

– Тебе не стыдно?

– Мне не стыдно… Мне плохо.

Тут она увидела, что мне действительно не до кино.

– Ладно… Когда папа выпивал, мама заставляла его лезть в ванну с холодной водой.

– Ты, Аня, наверное, шутишь?

– И не собираюсь.

– Да откуда у них была в те времена ванна?

– Была бочка.

И она решительно повела меня к ванне, чтобы делать то, что мама делала с папой. Она велела мне раздеваться. А сама открыла кран, притом открыла мощно и только один – синенький. Некоторое время я гневно говорил ей те слова, какие папа, видимо, говорил в таких случаях маме, а затем смирился. Я влез в ванну, сидел там и вскрикивал от холода. Но стало легче. Это точно.

Отдав дань традиции, Аня уложила меня в постель – лежала со мной рядом и тепло дышала в ухо.

И шептала:

– Игорь… Игорек… Все-таки помоги Вере Сергеевне… Ладно?

– М-м…

– Прошу тебя… Из небольших честных поступков складывается большая правда.

– Кто это тебе сказал?

– Все говорят.

В ход пошли и другие глубокие истины. Потом Аня уснула. Было тихо. А я еще раз встал и сделал то, что, по-видимому, делал папа, если его здорово мутило, а мама уже крепко спала, – влез в холодную ванну на этот раз самостоятельно.