Портрет незнакомца. Сочинения

Да, социалисты быстро поняли, мгновенно раскусили, что такое советы и какую угрозу они несут их узким, частным, партийным интереса. А поняв это, социалисты советы прикончили.

Случилось это позже, в 1917–1918 годах, после победы большевиков. В марте-октябре 1917 года советы, в значительной степени утратившие свой первоначальный характер и попавшие под влияние разных грызущихся между собой революционных партий, сохраняли все же возможность стать всенародными органами власти. Но в ноябре 1917 — июле 1918 годов они подверглись мощной насильственной чистке везде, где это удавалось большевикам. Чистка заключалась в том, что неугодных убирали, затравливали, убивали, заменяли угодными — членами партии или сочувствующими, в советах утверждалась воля одной партии — и на первых порах заодно с ней выступали (на свою погибель) и некоторые другие левые партии. Советы очень быстро были «очищены» и перестали выражать волю масс, а стали придатком партийного управления.

Четвертого июля 1918 года в Москве собрался V Всероссийский съезд Советов. В числе его 1132 делегатов было 745 большевиков, 352 левых эсера, 14 максималистов. Как видим, состав такой, который уже вполне управляем для тех, кто стоял у власти и был сплочен в партию с военной дисциплиной.

Шестого июля в Москве был убит германский посол Мирбах и будто бы восстали левые эсеры. Сведения об этом восстании очень разноречивы. Одни официальные источники говорят, что мятеж длился несколько часов и что повстанцы захватили Трехсвятский переулок и обстреляли Кремль. Другие (тоже официальные) источники утверждают, что мятеж длился сутки, что восставшие захватили здание ВЧК, Покровские казармы, телефонную станцию и телеграф, что участвовало около тысячи человек, главным образом «анархистско-уголовные элементы», причем вооружены эти уголовники были по тем временам поразительно — 4 броневика, 8 пушек, 48 пулеметов. Источники неофициальные говорят, что никакого мятежа не было, а была одна только провокация, организованная большевиками. Как бы там ни было и кто бы ни организовал этот мятеж, но 9 июля съезд советов дал директиву — очистить советы от левых эсеров. Дал эту директиву, конечно, не «съезд», а партия большевиков.

С этого момента советы как представители и выразители воли народа, как «великое, новое и небывалое в истории мировой революции» окончательно и бесповоротно существовать перестали. Правда, кое-где независимые советы еще приходилось некоторое время терпеть (возможно, что в глухих местностях или там, где население не удавалось покорить, советы существовали сравнительно долго), но это уже были «мелочи», о которых не стоит и вспоминать — роли в нашей истории они уже не играли никакой.

Очевидно, что наш опыт свидетельствует: основная угроза советам — партии, которые на первых порах просто сильнее организационно. Особенно это справедливо в отношении партий, подчиняющихся полувоенному уставу, то есть так называемых «партий ленинского типа». Поэтому обществу нужно законодательно оградить себя от возможности создания таких объединений части своих граждан против остальных. Сформулировать нужный закон не столь трудно, как может показаться, — достаточно запретить применение в принципе так называемого демократического централизма и тайное ведение внутрипартийных дел. Впрочем, такое запрещение очень скоро станет всего лишь историческим курьезом, даже вспоминать о нем будут редко: жизнь, освобожденная от бремени мертвящих ограничений, своим собственным ходом исключить возможность возникновения партий-паразитов.

Что же? Стало быть, советская власть не означает полную свободу для всех и во всем? Выходит, что она будет что-то запрещать?

Безусловно.

Советская власть должна предусмотреть особый механизм, препятствующий социальным злоупотреблениям.

А как дело с советами обстоит сейчас?

Практику мы все знаем: никакой сколько-нибудь существенной власти у наших советов — от сельского до Верховного — нет; к тому же это организации обюрократившиеся, с массами не связанные, переполненные чиновниками, взяточниками, блатарями, обстряпывающими втихаря свои дела и дела «своих»; честные люди, туда попавшие (а честных людей у нас в стране не так мало, как думают скептики), бессильны что-нибудь изменить; депутаты ничего не решают и ничего не весят — не народ их избрал, а партийные инстанции назначили быть избранными, перед инстанциями они и отвечают, их и слушаются; да ничего не стоит партии не «переизбрать» (а то и «отозвать») строптивого депутата, если такой чудом проскочит в какой-нибудь совет. Да и не депутаты дела вершат, а вершат наемные чиновники — их-то никто не избирает! А что за дела? Главным образом, жилье распределить — то, что осталось после распределения предприятиями под рабочую силу, после распределения партийными органами. Из других дел — разве что спорт поощрять. Нет, депутат и захочет, так ничего сделать не сможет — нечего ему делать. А наемные чиновники — завы, замзавы, инструктора, инспекторы, секретари, референты — десятилетиями сидят, бесконтрольные, безвыборные, служат верой и правдой тем, кто им это место предоставил, плюют на те самые массы, которые сами, и без подсказки и указки создали семьдесят пять лет назад это «великое, новое и небывало».

Такова практика. А что говорит о советах теория?

Видимо, современные теоретики понимают сложность своего положения. Как тут свести концы с концами? Почему советской властью называется система, при которой у советов никакой власти нет, а вся власть принадлежат «правящей партии»?

Одно время кивали на «культ личности», при котором «роль Советов» — только «роль» — «как массовых представительных организаций, как школы управления»! (вот какие огрызки остались от «великого, нового и небывалого», от «формы демократизма, не имеющей себе равной ни в одной из стран»!) — «в значительной мере принижалась». Из этого бормотания понять, конечно, можно только одно — советы настолько не являются хозяевами положения, что у них и роль «своя», и принизить их нетрудно… Затем появилась теоретическая новинка — «общенародное государство» вместо «государства диктатуры пролетариата». Вы думаете, о советах стали говорить иначе? Нет, то же: «Сочетая в себе черты государственной и общественной организации, Советы все больше выступают как общественная самодеятельная организация трудящихся».

Ну чем не гапоновские «собрания»! Вот как писал о последних директор департамента полиции Лопухин министру внутренних дел Булыгину 1 февраля 1905 года:

«…Обществу было предоставлено устраивать еженедельные собрания для обсуждения нужд своих членов, образовывать в своей среде светские и духовные хоры, устраивать концерты и семейно-вокальные и литературные вечера, учреждать разного рода просветительные предприятия, как, например, библиотеки, читальни, народные чтения, беседы и лекции по общеобразовательным предметам, образовывать различные благотворительные и коммерческие предприятия, как-то: капитал взаимопомощи членов Собрания, похоронную кассу, чайную, потребительскую лавку и другие учреждения, способные содействовать улучшению материального быта рабочих». Такая вот была у нас самодеятельная организация трудящихся.

Теория гласит:

«Через них (советы. — Б. В.) лежит один из главных путей к коммунистическому самоуправлению».

Вот и все — один из главных путей к самоуправлению.

На заре советов рабочие угольного склада в Красноярске писали своему совету: «Льстим себя надеждою о получении от Вас милостивой резолюции». А сейчас у всех наших советов тот же тон — ждут они милостивой резолюции от властей, а пока резолюции нет, устраивают семейно-вокальные вечера, то бишь распределяют жилплощадь среди тысяч нуждающихся.

Но погодите, погодите. Обратимся к конституции. Разве она, основной наш Закон, не провозглашал в статье 3: «Вся власть в СССР принадлежит трудящимся города и деревни в лице Советов депутатов трудящихся»? Разве не гласила статья 30: «Высшим органом государственной власти СССР является Верховный Совет СССР»? Да, конечно, и провозглашала, и гласила, но…

Но в той нашей замечательной Конституции, так восхищавшей наших либералов, были на этот счет маленькие оговорочки, едва заметные, словно бы случайно оброненные. Прочитаем статью 126, подчеркнув в ней эти оговорки:

«В соответствии с интересами трудящихся и в целях развития организационной самодеятельности и политической активности народных масс гражданам СССР обеспечивается право объединения в общественные организации: профессиональные союзы, кооперативные объединения, организации молодежи, спортивные и оборонные организации, культурные, технические и научные общества, а наиболее активные и сознательные граждане из рядов рабочего класса, трудящихся крестьян и трудовой интеллигенции добровольно объединяются в Коммунистическую партию Советского Союза, являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за построение коммунистического общества и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных».

И все становилось понятным. В статье ни одной государственной организации не было названо, и все-таки фиксировалось четко: в советах руководящее ядро согласно Конституции представляет партия. А первая оговорка насчет интересов трудящихся позволяла запретить любую неугодную властям организацию на том основании, что она не соответствует этим интересам. Ведь интересы трудящихся знает только партия, и только она их выражает. И любой суд поддерживал это запрещение — и в суде, и в прокуратуре то же ядро руководило! Вот какая оговорка затесалась в ту нашу Конституцию — и разом превратила в ничто и статью 3, и статью 30 и многие другие статьи.

Часто приходится слышать, что старая Конституция гарантировала основные права и свободы. Плохо читали ее текст! Вот как звучала статья 125, говорящая об этих свободах:

«В соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя гражданам СССР гарантируется законом:

а) свобода слова;

б) свобода печати;

в) свобода собраний и митингов;

г) свобода уличных шествий и демонстраций».

Надеюсь, вы умеете читать документы, написанные с классовых позиций? И теперь понимаете «классовую» суть Конституции. А стало быть, понимаете, что значит: «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя»? Ведь кто-то должен был определить, соответствует ли конкретное осуществление того или иного права слова, собрания или шествия по улице интересам трудящихся, укрепляет ли оно социалистический строй? А если не соответствует и не укрепляет — то возникает нарушение закона, появляется уголовно-наказуемое деяние, в ход идет 70-я статья уголовного кодекса (бывшая 58-я). Кто же этот кто-то, от которого зависит квалификация права и свободы, гарантированной Конституцией? Как кто? То самое «руководящее ядро», о котором говорится в статье 126-й!