Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном

— Тогда не знаю, что и делать. Того гляди, по вашей милости в эскадроне дуэли начнутся. А вдруг вас шлепнут? Это сколько же сирот останется!

Ржевский почесал в затылке.

— С полгорода.

— Кошмар, одним словом.

— Я вот что думаю, господин майор. Меня Денис Давыдов к себе в Ахтырский полк зовет. Может, и впрямь перевестись?

Гусев, подпрыгнув на стуле, схватил Ржевского за руку обеими руками и затряс.

— Переводитесь, переводитесь, голубчик, не сомневайтесь ни капли. С полковым начальством я все улажу. Даже месяц отпуска вам выхлопочу.

— А как же мои ребятишки? — лукаво улыбнулся Ржевский.

Майор замахал руками.

— Усыновим! Всех, поголовно. Не извольте беспокоиться. Всех в сыновья полка запишем и на довольствие поставим. Таких гусаров из них вырастим — вам краснеть не придется.

— Да я только с водки краснею, — обронил Ржевский. — Ну, значит, на том и порешили, Панкрат Михалыч?

— По рукам, Ржевский! Ах, ядрён мушкетон, даже голова прошла! — Майор сдернул со лба полотенце. — Вы меня просто вылечили.

— Это не я, это портвейн, — Ржевский взял бутылку. — По последней, господин майор?

— Разливайте, поручик. За ваше новое назначение!

Глава 4. Гусарский пир

Поручика Ржевского провожали на самой дальней окраине города.

Дата, место и причина собрания держались в тайне, чтобы об отъезде поручика ненароком не проведали бесчисленные поклонницы. Полковое начальство не на шутку опасалось увидеть бабий бунт, бесчисленный и беспощадный.

Поздним вечером господа офицеры потянулись, словно на тайную вечерню, к особняку помещика Куроедова, любезно предоставившему гусарам свой кров.

Всеми хлопотами вокруг предстоящей пирушки заправлял лично майор Гусев. Он заранее позаботился о провизии, выпивке и обещал хорошеньких женщин — из тех, кого Ржевский по какому — то странному недоразумению еще не успел обрюхатить. Майор собирался отыскать их по всему городу и доставить сюда в своей коляске, но пока задерживался: видно, поиски затянулись…

В ожидании прекрасных дам, гусары раскупорили вино и, бросая жадные взгляды на жареного поросенка в центре стола, приготовились слушать первый тост.

Слово взял ротмистр Лейкин.

— Господа офицеры, прежде чем от души напиться, — он любовно оглядел ряды бутылок, — хочу начать с эпиграммы:

Как у нашей попадьи

шпору в заднице нашли…

Тьфу, виноват, не тот куплет… да полно зубоскалить! Вы послушайте:

Как у дьякона жена

к Пасхе тройню принесла

Смотрит дьяк — помилуй, Боже! —

все на Ржевского похожи!

Слыхали такую?

— Слыхали, — засмеялись в ответ.

— Нам не дано предугадать, куда нас занесет фортуна, — продолжал ротмистр. — Но настоящий гусар, где бы ни был, всегда оставит кое — что на память о себе. И в этом его сила, честь и слава! Это я к тому, что мы сегодня провожаем в дальнюю дорогу поручика Ржевского. Он переводится к ахтырцам!

Даже черный кот, угодивший в армейский котел с супом, не произвел бы на гусар такого впечатления, как эта новость Лейкина. Все зашумели, завертелись. Соседи Ржевского тянули его — кто за доломан, кто за ментик. Вопросы сыпались со всех сторон.

Лейкин постучал по тарелке вилкой:

— Господа офицеры, кто не закроет рот, пошлю конюшни драить!

Гусары нехотя смолкли, уставившись на ротмистра.

— Эх, Ржевский, — прослезился Лейкин, — нам с тобой есть о чем вспомнить. Помнишь, как однажды волочились за…

— Помню! — отвечал поручик.

— А вместо нее залезли к…

— И не напрасно.

— А она сразу…

— Еще бы!

— А там уж…

— Было дело!

— И потом…

— Как сейчас вижу!

— И мы тогда…

— Во век не забыть! Но вы вдруг ка — а — ак…

— Ну, это ты врешь! — перебил ротмистр. — Ладно, кто старое помянет… Выпьем же за поручика Ржевского, за гордость нашего полка и эскадрона. Чтоб ему хорошо рубилось и пилось среди новых друзей!

Лейкин подошел к Ржевскому, они крепко обнялись и расцеловались.

Зазвенели стаканы. Не успели гусарские желудки переварить первую стопку, как последовал второй тост, потом третий, а за ним — несть числа. Каждый из присутствующих жаждал сказать пару теплых слов о Ржевском.

Поручик был тронут, пьянея от водки и избытка чувств. Всё бы хорошо, только одна мысль не давала ему покоя.

— Пардон, господа, а где же дамы? — вопрошал он между возлияниями; на что ротмистр Лейкин неизменно отвечал:

— Дамы будут. Ржевский, разливай!

Спустя два часа самым трезвым из гусар был корнет Мурашкин. Он нарочно пропускал каждый второй тост во здравие поручика, втайне мечтая хоть чем — то его уязвить. После третьей стопки корнет вдруг осмелел и, когда в разговорах за столом возникла редкая пауза, громко сказал:

— Господа, я зимой в Москве был на веселой пирушке. Там один семёновский офицер устроил такое…

— Что, что? Валяй, рассказывай! — оживились гусары.

— Он с бутылкой рома сел на подоконник, ногами наружу, и выдул ее одним махом!

— Герой, герой, — покачал головой Лейкин, — даром, что пехота.

— У него пари было с каким — то англичанином. Тот даже рот раскрыл.

— Подумаешь чудо! — выпалил Ржевский, вскочив. — Вот вам мое пари, корнет. Я сейчас встану на край подоконника во весь рост и выпью полную бутыль. И притом еще помочусь!

— Только, чур, не на пол, — попросил Лейкин.

— Ясно, что за окошко. И вдобавок обещаю кончить оба дела разом.

— Ух, ты! — раздались возгласы восхищения. — Ай да, Ржевский! Каков орел!

Поручик подбежал к Мурашкину, разгоряченный, с расстегнутой на груди рубашкой.

— Будете держать пари, корнет?

— На что?

— Да хоть на три рубля, чтоб вас без портков не оставить.

— Пойдет, — вымолвил Мурашкин, с нездоровым румянцем на щеках. Он надеялся, что поручик либо свернет себе шею, либо обмочится; либо, свернув себе шею, обмочится; либо, обмочившись, свернет себе шею, — а за всё это не жаль было и родовое имение отдать, не то что какие — то три рубля. — Только одно условие, господин поручик: за оконную раму не хвататься!