Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном

Весело вышагивая по мостовой, капрал вдруг нос к носу столкнулся с русским офицером, выбежавшим ему навстречу из — за поворота.

— Мундир не жмет, любезный? — поинтересовался незнакомец по — французски.

Капрал в удивлении попятился. Но потом решил, что вряд ли стоит опасаться какого — то пьяного гусара, вероятно, отставшего от кутузовской армии.

— Бонжур, месье, — сказал он. — Как я могу отсюда попасть на Арбат?

— Только вперед ногами!

Глаза капрала отчаянно забегали. Он вспомнил, что забыл в ограбленном доме свое ружье.

— Французы добрые ребята, месье, — сказал он, выудив из мешка большую скомканную тряпку. — Позвольте подарить вам этот пуховый платок.

— Им тебе повяжут челюсть! — гаркнул незнакомец.

Капрал, испуганно отшатнувшись, извлек на свет янтарную табакерку.

— Изволите нюхать табак?

— Я и сам тебе дам прикурить. — Гусар выхватил саблю: — А-ну, снимай мундир! Порррублю!!

— Месье желает половину? — взвизгнул капрал, отступая и прикрываясь мешком.

— К черту! Раздевайся до исподнего.

— Это грабеж, месье!

— Чья бы корова мычала…

И тогда капрал с отчаянным воплем выдернул из мешка огромный бронзовый кандилябр, вооружившись им как шпагой.

— Французы храбрые ребята, месье!

— Отлично-с! — воскликнул русский офицер. — И свечу за упокой поставим!

Он сделал резкий выпад. Француз едва увернулся, прикрывшись мешком как щитом.

— За Отца, и Сына, и Святого Духа! — приговаривал гусар, нанося один удар за другим.

Искры от кандилябра летели во все стороны.

Мешок капрала был одним махом вспорот, и оттуда дождем посыпались женские украшения, посуда и разноцветное тряпье.

— Каков улов! — присвистнул гусар. — Для жены спер или для тещи?

— Для любовницы, — огрызнулся капрал.

— Старьевщик ты, а не унтер — офицер!

Француз, бросив разодранный мешок, выхватил из ножен ружейный штык. Русский на это только хмыкнул.

— Дай — ка я тебя побрею, брат мусье, — говорил он, шмелем кружа вокруг противника. — На небеса небритых не берут.

Капрал отчаянно отмахивался обеими руками, но не мог задеть соперника ни штыком, ни кандилябром. И тут сабля гусара застряла между скрещенными кандилябром и штыком. Какое — то время противники топтались на месте, не в силах расцепиться.

— Отдай клинок, любезный! — рявкнул русский офицер. — Пупок развяжется!

— Не отдам! А — а — а! — в отчаянии завопил француз и, изловчившись, схватился обеими руками за рукоять его сабли.

Гусар тут же залепил ему сапогом в ту часть тела, о которой иным барышням знать не след.

Глаза капрала вылезли из орбит, и, сделав два глубоких вздоха, он свалился без чувств.

— Финита ля комедия, — сказал поручик Ржевский, проворно облачаясь в капральскую одежду.

Французский мундир оказался мал: рукава были коротки, грудь теснило, штаны трещали, кивер едва сидел на макушке, а башмаки вообще не лезли, так что пришлось остаться в своих сапогах.

Под одиноким тополем тихонько скулил очнувшийся капрал.

— Да-а, не повезло твоей любовнице, — усмехнулся Ржевский и, спокойно переступив через него, пошел своей дорогой.

Глава 43. Немецкие шпоры

Ржевский быстро шел по мостовой, оглядываясь по сторонам. Его путь лежал на Поварскую, к дому прокурорши, с которой он в свое время де — факто имел отношения, де — юре именуемые адюльтером. Он предполагал пожить у нее некоторое время на правах друга семьи, дожидаясь, пока Наполеон обоснуется в городе и можно будет осуществить свой дерзкий план.

Улицы были унылы и почти безлюдны.

Дворы домов и лавки все были заперты; двери кабаков, напротив, широко распахнуты, откуда на улицу неслось хмельное русское пение вперемешку с ленивой бранью и шумом пьяных драк.

Редкие прохожие настороженно косились на Ржевского, принимая по мундиру за француза.

За углом соседнего дома внимание поручика привлекла барышня в фиолетовом платье. Низко наклонившись, к нему задом, она поправляла пряжку на своем башмачке.

«Черт возьми, каков соблазн! — сказал себе Ржевский, стремительно развернувшись на каблуках. — На прокурорше, чай, свет клином не сошелся».

Барышня оглянулась на топот его сапог, негромко вскрикнула и бросилась в какой — то проулок.

«Завлекает», — решил поручик.

Слыша впереди удаляющуюся дамскую рысцу, он помчался галопом и, пробежав дворами, оказался на другой улице.

Увидев перед собой пеструю вывеску, поручик не раздумывая ворвался внутрь.

Над дверью звякнул колокольчик.

Сидевший за прилавком сухопарый носатый старик в жилетке живо вскинул голову.

— А-а, зждрастуйте, господин Ржевский, — сказал он махровым голосом, поправляя монокль. — Школько лет, школько зим!

Поручик на какое — то мгновение оторопел.

А потом схватился за саблю.

— Вы что, папаша, ослепли с горя? — рявкнул он по — французски. — Перед вами наполеоновский унтер — офицер!

Лавочник поморщился, заткнув пальцами уши.

— Пфс, не морочьте голову штарому еврэю, милостивый государь.

— Ах ты чесночная душа! Да я сейчас из тебя паштет сделаю и проглотить заставлю…

— Ай, да не перэживайте вы так, все равно я вас не слышу. Господин Ржевский, вы купили у мине шпоры и не заплатили.

У поручика вытянулось лицо.

— Право же, любезный, вы что — то путаете, — сказал он, опуская саблю.

— Зачем штарому Изе врать? — развел руками лавочник. — Иосиф Соломоныч так штар, что будь сейчас жив пророк Моисей, он годился бы мине в сыновья. Но я все помню. Вы заходили сюда пять лет назад.

— Три тысячи чертей!!

Ржевский осмотрелся, с трудом припоминая столь давние события.

Старик между тем вышел из — за прилавка и через монокль пристально разглядывал поручика, словно перед ним был бриллиант в золотой оправе.