Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

С трудом взяв себя в руки, граф тщательно вытер губы платком. И продолжал уже спокойнее:

– И не дай вам бог, grand"maman, назвать этим господам не те комбинации. Не дай бог! Они вас убьют, и будут правы. Но даже если вы им все честно расскажете, они вас все равно убьют, чтобы не оставлять свидетелей. Вот так. Вы спросите меня, а что же вам тогда, старой дур... э-э... бедняжке, делать?

– Уи-фф, - подал голос дремлющий под кроватью Ржевский.

– А я вам отвечу. Вы должны открыть эту тайну мне. И когда к вам заявятся эти понтёры, валите все на меня. Дескать, о вашей тайне уже внучек все выведал. Они на вас... то есть не на вас, а... они, в общем, плюнут и уйдут. И меня станут бить, а у меня уже деньги на лечение есть! Мё компрёнэ ву?

– Уи, - всхрапнул поручик.

– Превосходно! В таком случае назовите мне счастливые комбинации. И покончим с этим.

Граф Долбухин впервые за последнее время взглянул на старуху, и вдруг почувствовал что-то неладное. Выражение, застывшее на лице старой графини, было какое-то странное: бессмысленное и вместе с тем нелепое до жути.

Долбухин два раза громко кашлянул. Старуха не шевельнулась.

И тут его прошиб холодный пот, и кожа на спине вмиг сделалась гусиной.

– Ау, grand"maman, - позвал он, не вставая с кресла.
– Аделаида Петровна, вы меня слышите? Ау, аушки!

Старуха молчала.

Подойдя к кровати, граф для верности пощелкал перед ее носом костяшками пальцев.

– Куть-куть-куть...

Старуха смотрела перед собой не мигая.

– Го-то-ва, - по слогам прошептал Долбухин.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день...

Он закрыл ей глаза. Ему вдруг стало душно. Он кинулся к окну. Отдернул штору.

– Пгимите мои искгенние соболезнования, ггаф, - сказал Денис Давыдов, пристукнув каблуками.

Вскрикнув от неожиданности, Долбухин шарахнулся от него к шкафу.

Дверцы шкафа распахнулись.

– И я тоже, граф... мои сочувствия, - склонил голову корнет Васильков, вылезая оттуда с дамской шляпкой на голове, в соболиной шубе и с сапогами в руках.

– Что? что?... Что это значит?
– попятился от него Долбухин.

Наткнувшись на постель, он сел графине на ногу.

И тут под ним кто-то громко чихнул.

С воплем подскочив, граф в ужасе уставился на покойницу.

– Ну и пылища...
– проворчал поручик Ржевский, выбираясь из-под кровати.

– Господа, что сие означает?
– воскликнул граф Долбухин.

Господа офицеры молча пялились на него и друг на друга.

– Я полагаю, что нам следует объясниться, - настаивал граф.
– В чем дело, корнет?

Под его строгим взглядом корнет Васильков покраснел, как девица, которую застали в неглиже.

– Простите, граф, я, право же... я здесь случайно... адрес перепутал... Думал, здесь гостиница, а вышло совсем наоборот.

– Но почему вы сидели в шкафу и к тому же разутый?

– Так я принял шкаф за нумер, и, собираясь лечь спать, снял сапоги. Я всегда без сапог сплю.

– Ну что ж, корнет, складно врете, - покачал головой Долбухин и обратился к Давыдову.
– А вы, Денис Васильевич, что скажете?

Гусар вскинул голову.

– Вы знаете о моей впечатлительной натуге, ггаф! Я поэт, и не стыжусь этого. Я хотел написать поэму о вашей бабушке. И движимый более своими чувствами, нежели гассудком, я...

– ...решили заявиться к ней среди ночи, - язвительно закончил за него Долбухин.

– Свидание, как в романе, - усмехнулся Ржевский.

Граф тотчас повернулся к нему.

– А вы, поручик... у вас что за причина?

– Любовное рандеву.

– С моей бабкой?!

– Вы рехнулись, любезный! Хоть я и охоч до дам, но не до такой же степени.
– Ржевский брезгливо покосился на покойницу.
– У меня была интрижка с ее воспитанницей.

– Но у графини никогда не было никаких воспитанниц!

– Да? Ну, стало быть, со служанкой. Какая разница? В темноте не разберешь.

– Хорошо, допустим. Но как же вы тогда очутились в спальне графини?

– Вы хоть и внук, граф, но все же не мальчик! Могли бы и сами догадаться. Мы играли со служанкой в жмурки. Я стал ее искать, заблудился среди комнат, забрел сюда, залез под кровать и уснул.

– Вгешь, Гжевский, - засмеялся Давыдов.
– Чтоб ты заснул на любовном свидании? Ни за что не повегю!

– Иногда и от женщин не мешало б отдохнуть.

– Хватит врать, господа, - устало заявил Долбухин.
– Мы все прекрасно понимаем, о чем идет речь. Но... графиня мертва, и свою тайну она унесла с собой.

– Не надо было грозить ей пистолетом!
– вдруг крикнул Васильков, подскочив к Давыдову.
– Это вы всё испортили, Денис Василич!

– Я?! Помилуйте, бгатец, - возмутился тот.
– Пистолет был незагяжен.

– Но она об этом не знала!

– Может, и не знала. Но она ведь не стала пгосить, чтоб я его убгал.

– Конечно! Она же язык со страху проглотила.

– Язык она проглотила, когда вы, любезный корнет, предложили ей выйти за себя замуж, - вступился за приятеля Ржевский.
– Забыли, как хотели с ней переспать?

– Ложь!
– взвизгнул Васильков.
– Я ее и пальцем не тронул. Только сапоги снять успел.

– Вы, что же, сапогами ее били?
– возмутился Долбухин.
– Отвечайте, корнет! Да как вы посмели?!

– Вы бы, уж, лучше помолчали, граф!
– в истерике заорал Васильков.
– Это вы ее запугали. При вас она умерла!

– Но я, кажется, ей ни сапогами, ни пистолетом не грозил, - развел руками Долбухин.

– Вы запугали ее до смерти. Представили нас всех как последних негодяев. "Снежную бабу из вас сделают", - передразнил Васильков.
– "Говори, бабка, где деньги!"

– Так это же была шутка.

– Ничего себе шуточки! Граф, вы убийца! Взгляните на эту несчастную старуху. Она бы еще жила до ста лет. За что вы ее убили?

Тут все посмотрели на покойницу, и в комнате повисла жуткая тишина.