Порвали парус

– А против?

– Ожидаемо – страны Южной Америки, за исключением Чили, те воздержались, еще ряд третьестепенных стран, а резко выступили против страны Персидского залива, Пакистан…

– А Индия?

– Воздержалась. Обещали сообщить окончательное решение, когда взвесят все «за» и «против» с учетом индийских интересов.

Я сказал с облегчением:

– Первый шажок, хоть и запоздалый, сделан. Норвегия, конечно же, положит на эти санкции…

– Владимир Алексеевич!

Я посмотрел на их шокированные лица.

– А вы чего ожидали? Им рукой подать до успеха. Или катастрофы. Так что нужно делать второй шаг. Нам, они свой сделают! А нам сделать намного труднее…

Мещерский потемнел лицом.

– Силовую операцию?

– Можно анонимную, - предложил я. – Все равно обвинят русских. У норвегов и прочих шведов русские во всем виноваты. И, Аркадий Валентинович, нужно спешить. Норвеги напрямую не откажутся и не согласятся, а просто будут тянуть с ответом и бурить, бурить…

Он сказал неохотно:

– На силовую могут не согласиться Штаты. В конце-концов, пострадает Норвегия, если пострадает, и Россия. А Штаты далеко за океаном…

– Извержение накроет их военные базы в Европе, - напомнил я. – И кроме того… Штаты должны поддерживать свой быстро тающий престиж. А силовая операция по спасению мира его упрочит. Передайте, что мы беремся провести операцию сами, но при их формальном участии и разделе ответственности.

Он подумал, кивнул.

– Да, это может пройти. Если операция успешная, и никто из штатовцев не пострадает, даже сенат одобрит задним числом.

– Только вы сами не тяните, Аркадий Валентинович!

Он вздохнул, вытащил смартфон из нагрудного кармана.

– Капитан Пырьев?.. Подготовьте прямую линию с ЦРУ.

Даже такая бесполезная и утратившая силу организация, как ООН, обрела второе дыхание, когда ведущие державы собрались в срочном порядке и объявили о неотложных мерах по противодействию глобальным угрозам.

А нет другой возможности противостоять им, если не ввести тотальное наблюдение за всеми организациями и даже за отдельными людьми. Таким образом свободы личности отдельных людей потеснились ради безопасности всего рода человеческого.

Я работал в Центре Мацанюка, когда появилась Ингрид, взвинченная и алертная, и хотя я в тот момент занимался сверхточным секвенированием, ухватила за рукав и грубо оттащила в сторону.

– Ты хоть знаешь, что случилось?

– Примерно да, - ответил я. – Пальчик прищемила?

Она зло тряхнула головой, а глазища опасно блеснули.

– Но до шуток. ЮАР, Намибия, Ботсвана, Зимбабве и Мозамбик уже вымерли!.. Не только целые страны пустеют, уже весь африканский континент опасно оголяется!.. А ты своими мышками занимаешься?

– Я как раз ищу вакцину, - ответил я, - но дело не в этом. Тебя тревожит не сама гибель чернокожего населения… так?

Она отрезала:

– Да! Еще больше тревожит, что мир воспринял это… как-то не совсем…

– Не совсем правильно?

– Да!

– Никто не рвет волосы, - продолжил я, - не стонет в отчаянии, не закатывает истерик… И вообще как-то весь мир воспринял это не как трагедию мирового масштаба, а озаботился лишь, чтобы пожар, уничтоживший чужой дом в Африке, не перекинулся и на европейский сарай?

– Да, - отрезала она, - только мне совсем не нравится сравнение всего негритянского населения планеты… вот так!

– Все познается в сравнении, - заметил я. – Остального человечества все же больше, чем негритянского. И цивилизацию, уж прости, создало белое население. Но я тебя понимаю… Мало эмоций, все как-то слишком деловито. Даже при сгоревшем сарае больше криков и отчаяния. Ингрид, все дело еще и в том, что человечество ощутило усталость от проблем.

– А это при чем?

Я вздохнул.

– Вся Европа уже полста лет помогала Африке, посылала туда гуманитарную помощь, вкладывала сотни миллиардов долларов в развитие, слыхала? Но там все разворовывалось, а часть полученных денег тут же шла на покупку оружия, после чего бесконечные войны племен вспыхивали с новой силой.

Она сказала горячо:

– Это не оправдывает сегодняшнее равнодушие!

– В Европе за это время появились свои проблемы, - напомнил я. – Потому европейцы стали требовать заняться обустройством сперва у себя, а потом в Африке. Этим и объясняется такая слабая реакция на гибель уже миллионов человек… а будут еще больше, счет пойдет на десятки и сотни миллионов… Кто-то даже втихую радуется, что деньги Европы останутся на местах и будут израсходованы на благополучие европейцев.

– Это эгоисты!

Я развел руками.

– Не даю оценки, всего лишь констатирую. Навязываемая слишком активно толерантность, а с нею и равномерное распределение доходов по всему миру уже давно раздражают богатые страны. Толерантность – прекрасно, я за нее обеими руками! Но нельзя насаждать насильно, как у нас навязывали коммунизм. Толерантность рушится так же, как рухнул коммунизм… а разве коммунизм не прекрасен, как идея?

– От политиков, - заявила она, - не слышала возражений против толерантность!

– А против коммунизма наши политики возражали?
– спросил я. – Но все равно рухнул. Идея прекрасна, но преждевременна.

– Но…

– Население раздражено, - повторил я. – Еще и реакцией политиков, что закрывает глаза и уши, не желая слушать протесты своих избирателей.

Она сказала упрямо:

– Богатством нужно делиться!

– По своей воле, - напомнил я, - а не по требованию тех, кто сам работать не хочет. Благополучие Запада не упало с неба. Там заработали тяжким трудом, потому не понимают, почему должны отдавать свои деньги дикарям, что воюют друг с другом только потому, что одни из них бушмены, а другие – готтентоты!

Она сказала горько:

– А как же милосердие? Человечность?

Я посмотрел на нее с нежностью.

– Ты хороший человек, Ингрид. Хотя и капитан. Да еще капитан спецслужб. И ты в самом деле следуешь правильным идеалам, которые только сейчас дали серьезную трещину, но здание еще не рассыпалось.

Она спросила резко:

– А что, обязательно рассыплются?

– Обязательно, - подтвердил я. – Но всегда на смену даже хорошим идеалам приходили занечательные. Классическая борьба хорошего с лучшим! Когда-то идеалом было рабство, потом крепостной строй, а женщины должны были жить по «Домострою»… Помнишь?