Пошел купаться Уверлей

— Да куда от нее денешься, от этой политики? — усмехнулся Творожников. — Сколько раз давал себе зарок: приехал на дачу — о политике ни слова. Так нет — бес путает. А ведь здесь отдыхаешь душой, отмякаешь. Помните у Блока:

И так бывало забудешь, что дни идут,

И так бывало простишь, кто горд и зол,

И видишь — тучи вдали встают,

И слушаешь песни окрестных сел…

Прекрасно, когда на душе мир и покой. Правда?

— Точно! — подтвердил Корнилов. Но видел, чувствовал, что до мира и покоя душе Болеслава Ивановича ой как далеко! Глаза у него по-прежнему поблескивали холодно и сердито.

— Кстати, Игорь Васильевич, вам не икалось в последние дни? Председатель фонда несколько раз заводил разговор о вашей персоне. Правда, правда! А когда я сказал ему, что генерал Корнилов — мой сосед по даче, председатель наговорил столько комплиментов в ваш адрес! — Творожников с минуту молчал, ожидая ответной реакции собеседника, и пристально вглядывался в его лицо. Корнилову даже почудилось, что он физически ощущает его взгляд.

Наконец Творожников прервал молчание:

— Я могу рассчитывать на вашу сдержанность?

— Служба научила быть сдержанным.

Творожников рассмеялся:

— Ну, положим, служба здесь ни при чем. Болтун, он и в органах правопорядка болтун. Это вы знаете не хуже меня. Так же как я знаю, что генерал Корнилов — человек замкнутый и скрытный. Я так думаю — не служба вас научила. Это ваше природное качество. И родители помогли. — Он опять засмеялся. — Простите, а я, наверное, кажусь вам болтуном. Перехожу к делу! Председатель сказал, что пора вас вернуть в действующие ряды. Это его выражение — действующие ряды.

— Неужели он не знает, сколько мне лет?

— Все-то он знает. И не о милиции речь. Скоро выборы в городское собрание…

Корнилов улыбнулся.

— Не улыбайтесь. Председатель вернется в политику. И возглавит собрание.

— Как говорится на Руси: Бог в помощь. Но мы опять ударились в политику. Давайте расслабляться. Слушать «песни окрестных сел». — Он с удовольствием сделал большой глоток виски и почувствовал легкое приятное головокружение. — А виски и вправду ничего себе! Амброзия!

— Песни окрестных сел — пьяные песни! — зло сказал Творожников. И одним духом выпил полстакана виски. Игорь Васильевич с сожалением подумал: «Как воду хлестанул свой хваленый эликсир! Даже вкуса не почувствовал. Куда же это годится — мешать алкоголь с политикой!»

Наверное, хозяин и сам понял свою оплошность — он налил еще виски Корнилову и себе, но понемногу, и сделал несколько маленьких глотков.

— В новом городском собрании будет нужен опытный и мудрый руководитель комитета по законности и правопорядку. У Горбулиса вы идете первым номером. С завтрашнего дня он включает вас в свой штат. И за работу!

Творожников впервые назвал фамилию председателя фонда.

— Я благодарен ему за память, — серьезно сказал Корнилов. — За веру в мои способности. Но время упущено. Мне шестьдесят пять. О какой политике можно говорить? Да и не по душе мне весь этот свинарник.

— А вы человек упертый, Игорь Васильевич, — журналист осуждающе покачал головой. — Отказываетесь от такой перспективы! И я подозреваю: ссылки на возраст — благовидный предлог. — Он опять машинально поднес стакан с виски ко рту, но вовремя спохватился — сделал лишь маленький глоток. — Упертый, упертый! — повторил он задумчиво.

Корнилову показалось, что Болеслав Иванович не знает, о чем еще говорить со своим гостем, и лихорадочно ищет выход. Но Творожников был стреляным воробьем и к серьезным разговорам готовился основательно.

— Вы давно не были за границей? — спросил он, как показалось Корнилову, круто меняя тему разговора.

— Лет десять.

— Через три дня в Австрию отправляется группа депутатов изучать практику борьбы с правонарушениями, петитенциарную систему. Мы включили вас в состав группы. Как эксперта.

— Но ведь я… — Корнилов хотел сказать, что не собирается входить ни в какие штабы и бороться за место депутата, но Творожников перебил его:

— Никаких обязательств с вашей стороны. Побываете в Австрии, изучите вопрос, а там, может быть, у вас появится желание что-то из австрийского опыта внедрить и в Питере. А? — Он хитро улыбнулся.

— У меня даже паспорта заграничного нет. А виза?

— Пс-с! — На лице Болеслава Ивановича мелькнула самодовольная гримаса. — Когда за дело берутся такие люди, как председатель, все решается в считанные часы.

То ли на Корнилова подействовало ароматное крепкое виски — выпив, он становился упрямым, — то ли сработало давнее предубеждение против Горбулиса, он наотрез отказался от чудесной перспективы провести десять дней в Австрии.

— Смотрите, смотрите, упертый генерал! — осуждающе кивнул головой хозяин. — Такое предложение не делают дважды. Может быть, это маячил ваш звездный час? А?!

Корнилов видел, что Творожников с трудом сдерживает раздражение, желание сказать что-нибудь резкое.

Драгоценный напиток быстро убывал из бутылки. Болеслав Иванович уже не восторгался, не смаковал его. Пил как дешевую водку и с каждым глотком все больше пьянел.

— Старик, как ты не можешь понять своей пользы? — Он резким движением руки попытался пригладить растрепавшиеся волосы, но только еще больше взлохматил их. — Не видишь дальше собственного носа. А дело-то?! Недельку-другую погулять по Пратеру. А может, тебе не нравятся австриячки? Говори! Устроим поездку хоть в Антарктиду.

Корнилов, улыбаясь, слушал болтовню Болеслава Ивановича, не обращая внимания на то, что в его речи появились хамские нотки. «Что с пьяного возьмешь?» — думал он, глядя на догорающие в камине поленья, потягивая золотистый напиток. Первое опьянение уж прошло, и теперь ему казалось, что каждым новым глотком он все трезвеет и трезвеет. Ему было интересно, чем же закончится этот неожиданный и непонятный разговор. Не выболтает ли пьяный Творожников его истинную подоплеку? В сказочку о желании Горбулиса сотрудничать генерал не верил. Вздор! Кому нужен отставной мент? Даже если он когда-то и был заметной фигурой в городе. Если ты не кукарекаешь по телику или по радио хоть раз в месяц, о тебе тут же забудут. Тогда зачем?..

Ему вдруг пришла в голову мысль: «А не связано ли все это с тем делом, ради которого приезжал Алабин? С Рождественскими пещерами, где, по слухам, спрятаны награбленные немцами произведения искусств?» Но масштабы показались Корнилову несоизмеримыми. Большая политика и пропажа какого-то никому не известного туриста, интересовавшегося полузаваленными пещерами. Бред.

Но мысль, как он ни пытался от нее отмахнуться, все точила и точила сознание, упрямо пробивалась сквозь скепсис.

«Может быть, им требуется мое отсутствие? Соглашусь ли я войти в штаб Горбулиса, уеду в Австрию или еще куда подальше — в любом случае не буду бродить вокруг да около Рождественских пещер и расспрашивать местных жителей. Не буду мозолить глаза. Кому?»