Поскольку я живу
Шрифт:
– Как-то буду… Но концерт отыграть надо. Бросить сейчас… - она помолчала и нервно хохотнула: - Пора улучшать карму.
– Что? Сильно загажена?
– Тебе ли не знать!
– Перестань. Все честно. Могу я что-нибудь еще для тебя сделать? Не знаю… что угодно… У меня ведь тоже долги.
– Нет, Стас, спасибо, - вздохнула она. – И за то, что вытащил из Киева, – тоже спасибо, правда.
– В любом случае, звони. Если что, отправлю за тобой вертолет и увезу… не знаю… куда ты хотела бы попасть?
– Понятия не имею… Но я подумаю, если что…
– Подумай, - Стас медленно кивнул. А потом,
– Хо-ро-шо, – она тоже взглянула на сына и, переведя взгляд на Стаса, буркнула: - И не смотри на меня так!
– Я тебе говорил, что женюсь скоро? Расслабься. В октябре.
– Давно пора.
– Для бывшей – ты крайне великодушна.
Полина совершенно отчетливо понимала, что скажи она только слово, сделай одно-единственное движение ему навстречу, и не будет ни свадьбы в октябре, ни других женщин в его жизни. Но сознавала она и другое – если возвращаться к Стасу, то всерьез и навсегда. Больше она не имела права играть его чувствами, прячась за ними от настоящего. Но если она когда-нибудь и вытравит из себя болезнь, которой отравлены ее мысли и сердце, то заставлять Штофеля ждать ей не позволит совесть.
– Кажется, я никогда от тебя не скрывала, что буду только рада, - улыбнулась Поля.
– Не скрывала, - легко согласился он, пожав плечами. После чего поморщился и стал разминать шею. – Обещаю прислать приглашение на свадьбу… золотую.
Полина в ответ вяло кивнула.
К Оболонской набережной они подъезжали, перебрасываясь короткими репликами, – все устали. Лёнька же, приникнув к окну, непривычно для всех помалкивал. И лишь оказавшись во дворе высотки, где жила Полина, ошарашенно взглянул на родителей. Молчал он ровно до тех пор, пока они выбирались из машины. Шофер направился к багажнику, а Лёнька обеспокоенно озирался у отца на руках, пока не выдал матери вердикт обвиняющим тоном:
– Это не дом!
– Это мой дом, - улыбнулась она, потрепала его по голове и, потянувшись к его мордашке, ласково поцеловала в щеку.
– И мы будем жить здесь? – спросил он, резко отстранившись и цепко впившись в ее глаза. Сейчас его лицо было даже чуть выше ее. Непривычно. И близко.
Полина обернулась к Стасу с явной просьбой во взгляде. Тот выдохнул. Подбросил Лёньку в воздух и с улыбкой заговорил:
– Нет, Штофель. Просто мама – девочка. Девочкам надо помогать. Как бы она чемодан сюда везла сама, а? Сейчас она пойдет домой, а мы к себе поедем? Ты же скучал по дому?
– Не очень, вообще-то, - буркнул Лёнька.
– А что делать? – пожал плечами Стас. – Саш, чемодан достал?
Саша засуетился, подкатывая к ним багаж, пока Поля делала удивительное открытие, в очередной раз переворачивающее весь ее и без того хрупкий, истончившийся мир: она тоже не особенно скучала по дому, пока рядом все время крутился сын. И оказаться в пустоте квартире без такого уже привычного щебета ей совсем не хочется. Но решительно тряхнув головой, прогоняя эти странные и несвоевременные
мысли, которые обязательно воскресит в себе, когда останется одна, она посмотрела на мальчика.– Ты, когда приедешь, позвонишь мне и все расскажешь.
– Почему ты не можешь поехать с нами?
– Лёня, я же объяснял, - вклинился Стас, пытаясь сохранить в голосе легкость, но Полина видела, что та дается ему непросто. – Мама здесь работает. Феей из пианино. Она не может все бросить и отправиться с нами. Феи… они… - подбирая слова, он посмотрел на бывшую жену, нахмурился всего на одно мгновение и продолжил: - они же не выбирают, кем им быть, они сразу такие.
Лёнькина нижняя губа неожиданно задрожала. Как тогда, на пляже в Затоке, когда он кричал, что ему не больно и что он не нарочно упал – лишь бы не разочаровать ее. Лишь бы она не прервала прогулку, сократив хоть немного время пребывания вместе. Такой маленький, а уже просчитывал наперед.
Полина растерянно смотрела на сына, не зная, как поступить. Но разве могло быть иначе, когда ее стало так много в жизни Лёньки? И Стас настаивал. Кому от этого теперь лучше?
– Мне нужно идти, - быстро проговорила она и порывисто отступила на шаг.
– Мама! – выкрикнул мальчик, всем телом рванувшись за ней. Только Стас его удержал.
– Сейчас ты поцелуешь ее на прощание, а потом поговорите в скайпе, - нарочито спокойным голосом заговорил он, а сам в это время буравил Полину тяжелым больным взглядом.
Полина ответила ему не менее хмурым выражением лица, быстро поцеловала сына и потянулась за чемоданом.
– Я буду ждать, - подхватывая спокойный тон Стаса, сказала она.
– Мам! – снова выкрикнул Лёнька, но Штофель слегка встряхнул его.
– Мама обязательно приедет к тебе в гости, - безапелляционным тоном сообщил сыну он.
Полина дернулась. В гости…к собственному ребенку… Дикость!
Не может быть, чтобы он это сказал. Но что еще он мог сказать, Господи?
А что ей сказать? Подтверждать?
– Обязательно приеду. Постараюсь очень скоро! – вмиг пересохшими губами произнесла Поля. И теперь зазвенел уже ее голос.
– Так, все, расходимся, - проскрежетал Стас, отчаянно сжимая тельце мальчика в руках. – Маме пора, нам далеко ехать. Пошли.
Он рванул к машине, и за его суетой и порывистыми движениями Полина рассмотрела растерянность, которую он никогда не демонстрировал ей с тех пор, как она сообщила ему о разводе. Тогда это длилось лишь мгновение. Потом, придя в себя, он действовал напористо, объявляя свои условия, капля за каплей уничтожавшие ее надежды расстаться по-хорошему. Он не отдаст ей Лёню. Он не станет отпускать его к ней в гости. Он не позволит им видеться. Ни раз в неделю, ни раз в месяц, ни раз в год. Даже под его контролем. Никогда.
Получи: машину, квартиру, деньги на карточный счет. Получи что угодно. Сына – нет.
Он не ожидал, что она так сможет, а она смогла.
И отрезала от себя окончательно то, что не успело врасти. Не ее вина, что потом он изменил решение, когда Лёнька начал спрашивать. Но ее вина – что она с ними со всеми это сделала.
Стас был отходчив. Остыл. Лёнькино благополучие для него важнее собственных обид. И, как оказалось, По?лино тоже.
Штофель поставил ребенка на землю, открыл дверцу машины и обронил: